— Теперь я большая.

Всю науку, которая преподавалась в школе, Настя записывала в тетрадочки. Степа тоже решил записывать свою науку. Он завел тетрадки на каждый цех и заносил в них все, что узнавал лично сам и от других. Записи делал у Насти на квартире и хранил тетрадки там же; в бараке не на чем было писать: для этого не водилось стола.

Интересовался Степа и Настиной наукой, но ему она казалась нестоящей, пустой.

— Куда ты пойдешь с ней?

— Куда угодно.

— Н-нет, не удастся. Наука должна быть такая, чтобы вещь учили делать, штуку. А вас учат?

— Не учат.

— Ну и пойдешь в контору, а то к директорскому кабинету дверь открывать.

— Я дальше пойду учиться.

— И обязательно в такое место, где научат вещи делать. Я вот железо делать скоро научусь, потом лист катать. Афонька с деревом орудует.

Настя защищала свою науку, по которой можно все знать.

— А ты делать умей! — настаивал Степа. — Знать все интересно, а делать лучше: полезно и тоже интересно.

Девушка задумывалась и видела, что Степа во многом прав; ей и самой захотелось не только знать, но и делать.

— Так и скажи в школе, чтобы делать учили.

Петр Милехин чувствовал себя дурно. Обоженная нога сделала его неловким, медлительным, отчего он уставал сильнее прежнего.

К тому же нога постоянно ныла, по ночам не давала спать, и рабочий худел, становился мрачен и неразговорчив.

Директор завода советовал ему уйти из мартеновского цеха на более легкую работу.

— На легкой работе и плата меньше, а у меня жена, сын, сам-третий, — рассуждал Милехин.

— Но ведь трудоспособность можно потерять. Возьми отпуск и отдохни где-нибудь в деревне, в санатории.

— В санаторию я не поеду, не люблю, тоска там, дела не дают, а я не инвалид. В деревню можно, старуху проведать.