В заключение я сделаю нелицеприятное сравнение: несколько недель назад издатель прислал мне книгу популярного писателя, который, очевидно, решил, что нынче быть выгодно философом и мыслителем и получать гонорар «за болтовню о великих делах», как метко выразился несравненный Менкен. По словам издателей, эта книга, которая выйдет в октябре, – лучший роман, когда-либо проходивший через их руки. Так что они попросили и меня сообщить им, что я об этом думаю. И вот я ее читаю. Это жалкая попытка сделать то, что сделал Джон Дос Пассос. Роман заражен мистицизмом в духе Фергус-Фолса[494] и изобилует непереваренным Геккелем[495], его отлично характеризует следующая сцена: героически погибающий французский солдатик кричит «Иисусе!» самоотверженному санитару Красного Креста! В конце был даже Глубокомысленный Вывод: «Жизнь – это Штука Серьезная», или что-то в подобном духе. Если бы эти пошлые банальности не были так абсурдны, то от них просто стало бы больно. С каждой страницей опилки высыпаются из персонажей. Пожелай кто-то культивировать свои зачатки литературного вкуса, рекомендую ему прочитать «Потерянное поколение» Оуэна Джонсона[496] и следом «Три солдата» Джона Дос Пассоса. И если читатель поймет разницу – он избран и спасен и будет гулять в раю среди ангелов.
«Желтый Кром» Олдоса Хаксли[497]
«Желтый Кром» Олдоса Хаксли[497]
Это человек выдающегося ума. Он внук знаменитого Хаксли[498], который, кроме того, что был одним из двух величайших ученых своего времени, отлично владел литературным языком, его чистой и изысканной прозе позавидовал бы и Стивенсон.
Это третья книга молодого Хаксли – первая, «Лимб», была сборником эссе, вторая, «Леда» (ее я никогда не читал), содержала одно длинное стихотворение и, как я полагаю, еще некоторое количество стихов.
Начну с того, что Хаксли, хотя он и похож на Макса Бирбома[499] больше, чем любой из ныне живущих литераторов (эту замаскированную двусмысленность я оставлю для развлечения догадливых читателей), настолько же неоспоримо принадлежит современности, насколько Бирбом – несомненный продукт 1890-х. Ему присуща абсолютно безжалостная манера создавать сложную, порою почти романтическую композицию, а затем разрушать ее приемами слишком ироничными, чтобы это можно было назвать сатирой, и слишком язвительными, чтобы это можно было считать иронией. И все же он совсем не боится зловонного дыхания невероятных монстров, порожденных его собственной фантазией. А изящнейшая история двух карликов, рассказанная в «Желтом Кроме», если не затмевает эпизод с дояркой из «Зулейки Добсон» Бирбома, то, во всяком случае, не уступает ему.