На привалах люди валились у костров. А земля была сырая, а дожди и мокрый снег не переставали. Как спал здесь солдат и спал ли, — это как говорится, его личное дело. И такому отдыху радовались на войне, только вот привалы были чересчур коротки.

— Какая война? — ворчал Сафин. — Весь день на ногах. Лошади устал, отдых надо!

— Ничего! — бодренько утешал его Камзолов. — На формировку идем!

— Какой формировка? Война тут, фриц тут!

Одному Сафину было ведомо, где тут фриц, а остальные уже всерьез подумывали, что идут на формировку.

Дожди кончились. Потеплело, будто в этих краях зимы вообще не бывало. Полк остановился в большом, окруженном лесами селе.

— Ну что я говорил! — сиял Камзолов.

Все складывалось так, будто полк действительно отвели на отдых. Пехоту разместили в домах, подтянулись тылы, пришло пополнение, задымили кухни, ездовые пустили исхудалых лошадей на буро-зеленый луг. В селе заработала баня, открылась походная парикмахерская, заиграла гармонь.

Орудие поставили перед селом у дороги. За лопаты даже не брались. Просто подкатили пушку к кустам, положили рядом несколько ящиков со снарядами — они так и пролежали нетронутыми все пять суток.

Хорошие это были дни. Солдаты могли позаботиться о себе, привести в порядок оружие и одежду, помыться в бане, отоспаться и написать письма.

* * *

Заработала почта — Крылову принесли пачку писем.

Из Брянска сообщили: «Ольга Владимировна Кудинова в списках погибших и оставшихся в живых партизан не значится…»

Ответила Старая Буда: письмо было написано неуверенной детской рукой:

«…тетю Полю убило, у нас была война, много домов сгорело, а мы остались вдвоем с бабушкой. Мы были в погребе, а он обвалился, бабушке сломало руку. Бабушка сказала, чтобы я написал про тетю Полю, она была наша соседка. А про Ольгу бабушка слыхала, а Ольга не приезжала. Коля Ефимов».

«…тетю Полю убило, у нас была война, много домов сгорело, а мы остались вдвоем с бабушкой. Мы были в погребе, а он обвалился, бабушке сломало руку. Бабушка сказала, чтобы я написал про тетю Полю, она была наша соседка. А про Ольгу бабушка слыхала, а Ольга не приезжала.

«Дорогой друг Женя, — писал Бурлак. — Я живу дома, все у меня хорошо, понемногу работаю, а много мне нельзя…»

Последнее письмо было написано незнакомым почерком. У Крылова тревожно забилось сердце, он неуверенно развернул лист:

«Женя! Пишет ли тебе Саша? От него давно нет вестей. В последнее время он был где-то на Соже, на переправе. Твой адрес я узнала у Сашиной мамы. Если ты будешь писать Саше, сообщи ему, пожалуйста, мой новый адрес. Теперь я, наверное, буду в тылу. Женя, я очень волнуюсь, в голову приходят разные мысли. С приветом Галя».