— Ты на Волге не был, вот и мелешь. Плевал я на твой Бийск! — он плевал на кончик пальца и начинал гасить махорочный пепел, упавший ему на брюки.

Василь Тимофеич вспыхивал, но его красноречие расходовалось впустую, так как внимание Мисюры было поглощено новой дырочкой в брюках. Лишь погасив пожар, Мисюра поднимал голову:

— Ты на Волге не был, вот и мелешь, — повторял он.

— А ты приезжай к нам, приезжай, — тогда по-другому запоешь! — кипел Василь Тимофеич. — Волга, Волга. Бия в Обь впадает, а Обь хуже, что ли?

— Чего мне там делать-то? Чего я у вас не видел? — невозмутимо дымил Мисюра, снисходительно поглядывая на Василия Тимофеича, посмевшего сунуться к нему с какой-то Бией.

— Что делать? — хитровато ухмылялся Василь Тимофеич. — Пожарником будешь…

— Соглашайся, Степ, работа по тебе, — вступался Камзолов.

— Зашалавил. Да ты знаешь, болван, что такое Волга? — закипал Мисюра. — Берегов не видно! И арбузы.

— Это другое дело, тогда не уезжай, — белозубо сиял Камзолов.

— А у нас мед. — вздыхал Василь Тимофеич.

Разговор переходил на приятные вещи, где у присутствующих были сходные взгляды.

Вспоминали знакомых, близких, и Крылов невольно удивлялся, что у каждого из его товарищей еще существовал свой особый мир, где все застыло в том виде, в каком было когда-то, и этот застывший мир продолжал волновать и самого рассказчика, и его слушателей.

Вспоминали довоенные кинофильмы, прочитанные когда-то книги. В один из таких «литературных часов» пришел старший лейтенант Афанасьев. Крылов рассказывал «Овод». Он легко восстанавливал в памяти содержание книги. Когда он закончил, почти дословно воспроизведя письмо Овода Джемме, и взглянул на слушателей, их лица поразили его. Из глаз у Камзолова текли слезы, Василь Тимофеич смотрел перед собой отрешенным взглядом, комбат задумчиво сидел около печки, а Мисюра стоял в проходе с замусоленной незажженной цигаркой. Казалось бы, этих людей уже ничем нельзя было удивить, и вдруг эта реакция. История Овода, о котором они до сих пор и представления не имели, нашла живой отклик в их чистых сердцах.

— Жаль, что опоздал, — нарушил молчание комбат. — Ну, а… следующая какая книга?

— Не знаю. Как получится.

— Без меня не начинай, хочу послушать.

Вспоминали о довоенной жизни, о первых месяцах армейской службы, о приятелях, с которыми дружили, о женщинах, которых знали; мечтали вернуться домой, гадали, какая она будет — победа, и что наступит после нее.

Только об одном не говорили — о войне, будто и не было фронтовых дорог, бессонных ночей, минометного огня, не было болот, траншей, убитых товарищей и того неразорвавшегося снаряда, который врезался в дорожную насыпь в нескольких шагах от них.