— Тебе своей пехтуры мало? Сорокапятчики — наша забота.

— Они были приданы мне, значит, и моя забота. Всем по «Знамени», не меньше!

— А ты, комбат, как считаешь?

— Крылову «Знамя», остальным «Отечественную».

— Всем по «Знамени»! — хмуро поправил Иванов.

Луковкин рассмеялся: упорство лейтенанта забавляло его.

— Вы в своем уме? «Знамя» и «Отечественную» — за болото? Да нас с таким представлением на смех подымут. Днепр нашли!..

— Не в болоте дело и не в Днепре, — возразил Иванов, — а в мужестве и смелости солдат. Не болото награждают и не Днепр — людей! А чтобы увидеть, кто чего достоин, не обязательно форсировать Днепр!

Скажи такое Луковкину человек с капитанским или майорским званием, Луковкин наверняка счел бы себя оскорбленным, а Иванов был всего-навсего лейтенант, временно исполняющий обязанности комбата, и Луковкин оставался великодушен.

— Не кипятись, лейтенант, — сказал он. — Мнение твое учтем, на-ка хлебни.

Он налил в кружку водки, положил на стол хлеб с колбасой.

— Выпить не откажусь, — Иванов выпил. — И от мнения своего тоже, — добавил, закусывая. — Я вам больше не нужен?

— Нет. Спасибо, лейтенант.

Иванов ушел.

— Вот псих, — беззлобно сказал Луковкин. — А парень ничего, от водки не отказался. Значит, так: всем по «Славе» или по медали, а Крылову «Отечественную». Ясно?

Возражать было бесполезно, и Афанасьев промолчал.

Они выпили водки, закусывали не спеша.

— Если мы будем давать солдатам «Знамя» до «Отечественную», — доверительно заговорил Луковкин, — что же останется нам с тобой? «За боевые заслуги», что ли? Мы ведь тоже люди, а ты еще и в старших лейтенантах засиделся.

Да, засиделся, пора бы и Афанасьеву на повышение, но это уж другой вопрос.