— Товарищ лейтенант, там убитые, в машине, — сообщил старшина Закаров.

— Побудь здесь. Пойду взгляну.

Изуродованная снарядом легковая машина лежала на боку, вся в бурых пятнах крови. Зрелище было жутковатое, и кто-то из солдат бросил на машину охапку соломы.

Любопытство пересилило у Пятерикова страх. Концом палки он откинул солому, заглянул в исковерканный салон. В нем были два иссеченных осколками трупа в эссесовских мундирах — мужчины и женщины.

Первый импульс Пятерикова был приказать, чтобы солдаты тщательно закрыли машину соломой, но он сдержался: его взгляд приковал к себе краешек дамской сумочки, видневшийся из-под растерзанного женского трупа.

Пятериков в нерешительности огляделся. Складской двор ограничивала металлическая ограда, вдоль нее желто-зеленой полосой тянулась бузина. Всюду разбросаны обрывки оберточной бумаги, пустые деревянные ящики, битое стекло и черепица: в одно из складских помещений недавно угодила бомба или тяжелый снаряд. Солдат поблизости не было.

Превозмогая нерешительность и страх, Пятериков проволочным крючком вытянул из-под трупа сумочку, соломой смахнул с нее сгустки крови, заглянул внутрь. Поверх мелких предметов дамского туалета лежал миниатюрный браунинг, а ниже, в изящной коробочке, засверкало ожерелье из бриллиантов, два платиновых перстня с рубинами и золотая брошь с сапфиром…

Пятериков торопливо переложил эти вещицы в свою полевую сумку. О трупах он в этот момент не помнил.

— Что будем с ними делать? — подошел Закаров. Он был возбужден только что закончившейся схваткой с новыми претендентами на трофеи и не заметил взволнованности лейтенанта.

— Пока забросай соломой. Потом оттащим за ограду, — Пятериков с трудом сохранял видимость спокойствия — от радости ему хотелось прыгать и самым дурацки-счастливым образом хохотать.

Вот это удача!..

* * *

Стремительно бежало время. Большие и малые события сплетались в одно целое — жизнь. Большие образовывали основной поток, который вовлекал в себя множество людей и уносил в океан истории с ее мелями, рифами, безднами и стремнинами. Другие — мелкие — разыгрывались за закрытыми дверьми, в стороне от больших путей или только внешне соприкасаясь с ними. В этом многопутье людских судеб все неопределеннее становилась мера человеческой личности — сами люди делали ее относительной и все неохотнее пользовались ею.

О том, почему это случилось, большинство людей не задумывалось. Их внимание было поглощено войной — необходимостью довести ее до победного конца, когда можно будет вернуться домой. Миллионы солдат видели в скорейшем разгроме гитлеризма цель и смысл жизни, не подозревая о том, что, как только прогремит салют Победы, сами они станут вчерашним днем…