Золотой человеческий фонд продолжал истребляться на войне, а накипь — «люди завтрашнего дня» — оставалась, накапливалась, захватывала себе преимущественное положение в жизни, обзаводилась должностями, связями, званиями, привилегиями.

Пока солдаты гибли на фронтах, мечтали о возвращении домой, надеялись на торжество справедливости после войны, за их спинами прочно оседала новая знать — сословие людей без иллюзий, идеалов, нравственных устоев. Где уж тут было говорить о каких-то твердых мерах человеческой личности!

Все становилось на голову: худшие приобретали власть и привилегии, лучшие оставались ни с чем. В этом смысле война принесла русскому народу непоправимое зло, последствия которого были катастрофическими.

В дни, когда воздух Европы еще не очистился от гитлеризма, непросто было увидеть всю глубину исторической драмы, в итоге которой великая Отечественная война народов России и их помощь европейским народам против фашизма обернутся великой несправедливостью по отношению к победителям и новым нашествием Европы на человечность…

3. ПО НОВОМУ КРУГУ

3. ПО НОВОМУ КРУГУ

Много дней Крылов пребывал между жизнью и смертью. Пуля царапнула по сердцу, и смерть казалась неминуемой. Но каким-то чудом тонкая, совсем тоненькая, с трудом различимая ниточка жизни не обрывалась, грозя исчезнуть каждое мгновенье.

Он не знал, сколько миновало времени, не знал, что с ним, не знал, что Камзолов сопровождал его до санбата и вернулся на передовую, лишь когда увидел, что Крылова положили на госпитальную койку.

А потом под ним долго стучало, ему чудилось, что он куда-то плыл, окруженный неуловимыми видениями.

Когда он впервые открыл глаза, он не увидел ничего, кроме белесого тумана, который медленно клубился над ним. Крылов напряг свою ослабевшую волю, чтобы обрести исчезнувшее зрение и утраченную мысль. Туман сгустился, принял знакомые очертания. Крылов разглядел лицо, глаза. Наконец-то.

— Ольга. — проговорил он, и глаза поняли его, ответили ласковой теплотой.

— Ольга Владимировна, он открыл глаза! — донеслось до его сознания, и он успокоился, узнав, что Ольга здесь, возле него.

Потом он увидел больничную палату, окно со шторами, услышал за окном гудок автомобиля, различил отдаленное гудение самолета.

— Где я?

— Ольга Владимировна, идите сюда! — повторил тот же голос, и над Крыловым склонились две головы. Он смотрел, где Ольга, и не узнавал ее в подошедшей женщине. Это была другая Ольга, и, оттого что это была другая, сердце у него тоскливо заныло.

— Где я? — переспросил он.

— В Саратове, — ответила незнакомая Ольга. — Как ты себя чувствуешь?