— Порядочек! — ухмылялся он, присаживаясь к столику. — Скоро приедем, а там другие получу. Старшина ведь не допустит, чтобы я ходил в таком рванье!

Он беззаботно принялся за колбасу.

Второй круг в судьбе Крылова был своеобразным продолжением первого: тогда он ехал из лесной зоны в степи, теперь — из степей в горы. И еще было немало деталей, новых и не новых — в поезде, который вез его в Пятигорск, в Ковшове и Рябинине, бесшабашное плутовство и простодушную искренность которых он будто уже давно знал.

В Пятигорск приехали ранним утром, город еще спал. Собственно, города и не было — был сплошной туман. Кроме нескольких десятков будущих танкистов, мостовой под ногами да расплывчатых контуров зданий, Крылов никого и ничего не увидел. Казалось, он попал в призрачное царство, сотканное из воображения и тумана. Звук шагов таял в сыром воздухе.

Улица поднималась вверх, туман и дома уползали назад, воздух становился свежее. Впереди бесформенной массой высилась какая-то гора.

— Это Машук, товарищ капитан? — спросил Крылов.

— Он. Зацепит тучу — неделями слякоть, кости ноют.

— Вы на каком фронте были?

— Спроси, на каком не был.

— А на Центральном — где?

— Опять где. По-другому спрашивай.

— Под Дмитровском-Орловским?

— Был.

— За деревней, на бугре. Пять тридцатьчетверок горели? Помните?

— И тебя там?

— Нет, меня позже…

Капитан несколько минут шел молча, заметно прихрамывая. Потом сказал:

— Теперь там нашему брату легче…

Крылов не знал, легче ли сейчас на фронте танкистам, но тогда, летом тысяча девятьсот сорок третьего года, они принимали на себя массированный огонь немецкой артиллерии. Они маневрировали на лбу поля в обреченных на гибель тридцатьчетверках и вели бой до последнего снаряда. Тогда им было трудно.

Улицу преградили ворота, около которых стоял часовой.