Потом он увидел Пашу Карасева, Левку Грошова и Витьку Пятерикова. Лес кончился, стало совсем светло. Паша сказал: «Война ведь… понимаешь, обязательно надо учиться в университете». Витька протянул Мише два билета в кино, а Левка торжественно вручил красивый орден.

Миша проснулся, сел. В доме все спали, на стене ровно тикали ходики. «Скверно. — подумал. — Нельзя бежать от того, чем живут люди, это не проходит даром…»

* * *

Редакционный «газик» застрял на дороге. Хорошо, что шофер успел вывести его с проезжей части на обочину: здесь, в Германии, на запруженных войсками дорогах, не очень-то церемонились с теми, кто загораживал путь.

Лейтенант Ющенко не скрывал своего недовольства шофером, но нет худа без добра: наконец-то беспокойный Леша Сельский оставил его одного. Этот корреспондент уже порядком надоел ему — до дивизии он его довезет, а там гость пусть сам догоняет свою пехоту и, вообще, пусть отправляется, куда ему угодно.

Глядя на Сельского, Ющенко невольно вспоминал поэта Сашу Любавина и свой бесславный вояж на Сожский плацдарм. Впрочем, теперь многое будет напоминать ему о его бесчестии: за трусость надо платить. Сельский был энергичен, жизнерадостен, неистощим на шутки. В одном его облике Ющенко усматривал укор себе: ведь и он мог стать таким же, но не стал. Он опять подумал о генерале Чумичеве. Приятно, что Трифон Тимофеевич не забыл о нем и даже предложил ему дальнейшее сотрудничество. Конечно, отношения между ними всегда были не просты. С той давней минуты на берегу Дона, когда Ющенко и Чумичев встретились друг с другом, между ними возникла эта сложная связь, где все строилось на своеобразной взаимопомощи и постоянном взаимном контроле. Они знали друг о друге и слишком много, и слишком мало — это делало их отношения и почти дружескими, и строго официальными. Но Ющенко образцово выполнял секретарские обязанности, при этом он знал свое место и никогда не выходил за адъютантские рамки. Чумичев ценил в нем эти качества и даже в минуты крайнего раздражения не переставал покровительствовать ему.

Ющенко не забывал, что своим благополучием на войне — званием, должностью, орденом, связями с армейскими и столичными журналистами — он был обязан Чумичеву. У него же он научился завязывать знакомства с полезными людьми.

И все-таки он колебался, принять предложение генерала или нет: до Берлина рукой подать — кто захотел бы сейчас уехать с фронта?..

В следующее мгновенье жгущая тревога вытеснила эту мысль: над дорогой, затопленной людьми, повозками и грузовиками, пронеслись «мессершмитты». Ющенко распластался на земле. Слева от него по-прежнему катились колеса, колыхались кирзовые сапоги и ботинки с обмотками — все в одну сторону, как заведенные, будто сами по себе. Впереди матерились ездовые, сзади рыча приближался тягач с тяжелой гаубицей, но Ющенко следил лишь за гулом «мессершмиттов», то тонущим в многоголосье дороги, то зловеще вскипавшим над головой. Когда самолеты улетели, Ющенко вспомнил о корреспонденте: не хватало, чтобы тот увидел его сейчас под машиной!..