– Боже мой! Да в чем дело? Кто умер?

– Не скажу. Пусти. Мне нужен воздух.

– Нет, останься! Я требую.

Трой удержал Батшебу. Не отпуская жены, он прошел в комнату, и они вдвоем, рука в руке, приблизились к гробу. Свеча, стоявшая на бюро, лила косой свет на холодные черты матери и младенца. Трой выронил руку своей супруги. Понимание случившегося пробуждалось в нем подобно зловещему сиянию. Он сделался так неподвижен, что могло показаться, будто его покинули все силы. На самом же деле противоречивые чувства, воюя между собой, поглощали действие друг друга, а там, где нет преобладания того или иного начала, нет и движения.

– Ты знаешь эту женщину? – спросила Батшеба.

Ее голос прозвучал тихим эхом, как будто донесшимся из темницы.

– Да, – ответил Трой.

– Это она?

– Да.

Сперва он стоял безукоризненно прямо. Теперь же в его видимой недвижимости ощущался начаток некоего движения, подобно тому, как даже в самой темной ночи через некоторое время можно различить свет. Трой медленно стремился вниз и вперед. Лицо его смягчилось, смятение уступило место беспредельной печали. Батшеба, стоявшая по другую сторону гроба, глядела на мужа с прежней отрешенностью, слегка разомкнув губы. Способность испытывать сильное чувство пропорционально страстности натуры, и потому, вероятно, муки Фэнни, будучи чрезвычайно велики в сопоставлении с ее душевными возможностями, в абсолютном своем выражении все же не достигали остроты тех терзаний, какие претерпевала Батшеба.

Трой наконец опустился на колени. Черты его лица выражали нераздельное единство раскаяния и благоговения. Наклонясь над Фэнни Робин, он нежно поцеловал ее, как целуют спящего ребенка, которого боятся разбудить. Увидев то, что было ей невыносимо, Батшеба бросилась к мужу. Все силы, бродившие в ней с тех пор, как она научилась сознавать свои чувства, теперь слились и разом выплеснулись. Немногим ранее обманутая супруга с негодованием думала о том, какой ущерб нанесло ее чести чужое материнство. Теперь она яростно отринула прежние мысли, всецело отдавшись простому и по-прежнему сильному ощущению – привязанности к мужу. Прежде она вздыхала о собственном добром имени, теперь громко оплакивала союз, глубоко ее разочаровавший.

– Нет! Не целуй их! – вскричала Батшеба, обвивая руками шею Троя. Этот неистовый крик вырвался из самой глубины ее сердца. – О Фрэнк, я не вынесу… Я люблю тебя больше, чем она любила. Так поцелуй же меня, Фрэнк! Меня!

То, что сильная и независимая женщина выразила свою боль с детской простотой, было пугающе странно, и Трой, освободившись из объятий жены, поглядел на нее в недоумении. Внезапно он понял, до чего все женщины в глубине души схожи друг с другом. Пораженный внезапностью совершенного открытия, Трой, казалось, с трудом узнавал свою гордую жену. В ее тело словно вселился дух Фэнни. Но замешательство длилось лишь несколько секунд; когда оно прошло, на лице Троя возникло властное выражение, заставившее Батшебу тотчас умолкнуть.