Вода, скопившаяся внутри мраморного ограждения, впиталась, и теперь на месте клумбы было углубление. Размытая земля, приняв вид коричневой грязи, которую Трой уже видел у себя под ногами, запятнала тропинку, траву и мраморный могильный камень. Почти все цветы лежали корешками вверх.

Трой нахмурил лоб и стиснул зубы. Казалось, будто подергивания его сжатых губ свидетельствуют о сильнейшей боли. Словно неудача с клумбой стала для него самым чувствительным ударом из всех, какие ему пришлось перенести за последнее время. Лицо отставного сержанта было очень выразительно, тот, кто увидел бы его теперь, не поверил бы, что этот человек мог смеяться, петь и шептать женщинам всякий любовный вздор. В первую секунду Трою захотелось проклясть свою несчастливую долю, однако даже эта, низшая, форма бунта требовала деятельного напряжения, несовместного с тем болезненным унынием, которое охватило его душу. То, что он увидал теперь, явилось завершающей, самой пронзительной деталью мрачной панорамы последних дней, и вытерпеть этого зрелища он уже не мог. Обладая сангвиническим темпераментом, Трой наделен был способностью справляться с душевною болью, просто отсрочивая ее. Он не думал о прискорбном событии до тех пор, пока время не смягчало печаль. Забота о могиле Фэнни была, вероятно, попыткой заглушить муки раскаяния и горечь утраты, однако на сей раз уловка оказалась тщетной.

Пожалуй, впервые в жизни Трой желал перестать быть самим собою. Обыкновенно люди, в которых столь силен дух природы, радуются тому, что их жизнь принадлежит именно им, и почитают себя счастливее даже тех своих собратьев, которые во всем на них похожи. В присущей ему легкомысленной манере Трой не раз признавался себе в неспособности завидовать окружающим, ибо, чтобы занять положение другого, необходимо сделаться другим, а он не хотел никакого «я», кроме собственного. Троя не смущали ни обстоятельства, сопутствовавшие его рождению, ни превратности дальнейшей жизни, ни молниеносная изменчивость всего, к чему он имел отношение. Ему мнилось, будто рано или поздно все непременно наладится – такова природа вещей.

В то утро иллюзия рассеялась, и Трой внезапно возненавидел себя. Перемена произошла, вероятно, не так внезапно, как могло показаться. Если коралловый риф лишь немного недостает до поверхности воды, немудрено подумать, что его не существует. Но стоит ему чуть вырасти, и этот последний маленький шаг приравнивается в наших глазах к тому, что зрело на протяжении долгого времени.

Трой стоял, погруженный в раздумья. Куда ему, несчастному, следовало идти? «Да будет анафема…»[65] – этот безжалостный приговор несло в себе крушение его доброго начинания. Тому, кто потратил почти всю свою силу на движение в одном направлении, неоткуда взять бодрости для обратного пути. Трой еще накануне слегка отклонился от прежнего маршрута, и первое же огорчение его сломило. Тяжело поворачивать свою жизнь вспять, когда этого требует Провидение, но еще тяжелее приходится тому, кто уже совершил поворот и видит, что судьба не содействует ему, а напротив, глумится над его робкими шагами по новому пути. Этого человеческая природа вынести не в силах.