– Сколько возьмете?

– Ну… Если вырезать имя и доставить в Уэзербери, то выйдет как раз та сумма, какую вы назвали.

– Сделаете все сегодня же – заплачу немедля.

Каменщик согласился, дивясь нерасчетливости человека, одетого не в траур. Трой продиктовал слова, которые следовало высечь, оставил деньги и ушел, а после полудня явился опять. Надпись была уже почти готова. Он подождал во дворе, пока камни обернут тканью и погрузят в телегу. Работники отправились в Уэзербери, получив от заказчика распоряжение спросить у церковного сторожа, где могила той, чье имя указано на плите.

Трой покинул Кестербридж уже затемно. На руке его висела довольно тяжелая корзина, и он, уныло бредя по дороге, несколько раз останавливался на мостах и возле оград, чтобы опустить свою ношу и передохнуть. На полпути ему повстречалась та самая телега, на которой везли надгробие. Он только спросил у работников, установлена ли плита, и, получив утвердительный ответ, зашагал дальше.

Войдя около девяти часов на уэзерберийское кладбище, Трой прямиком направился в дальний угол – туда, где утром была пустая яма. Это место за колокольней, почти невидимое со стороны дороги, до недавних пор пустовало, заваленное камнями и заросшее ольхой. Теперь его расчистили для новых захоронений, поскольку кладбище быстро росло.

Как и сказали люди каменщика Лестера, над свежей могилой стояли, выступая из темноты, два белоснежных камня: один в изголовье, другой в изножье. Их соединяло низкое мраморное ограждение, внутри которого могли расти цветы. Трой поставил корзину возле могилы и ненадолго исчез. Вернувшись с лопатою и фонарем, он сперва посветил на мрамор, чтобы прочесть надпись. Затем повесил фонарь на нижнюю ветку тиса и достал из корзины одно из растений, приготовленных для посадки. Были здесь и подснежники, и луковицы гиацинта, и луковицы крокуса, и фиалки, и махровые маргаритки. Все это предназначалось для ранней весны, а для лета и осени Трой принес красные, розовые и пестрые гвоздики, ландыши, незабудки, астры, безвременники и другие цветы. Разложив их на траве, он с бесстрастным видом занялся посадкой. Подснежники расположил за бордюром, все прочее – внутри ограждения. Гиацинты и крокусы посадил рядами вдоль всей могилы, летние цветы большею частью сосредоточил в изголовье и в ногах Фэнни, только незабудки – над сердцем. Остальное поместил в промежутках.

Трой работал, не помня себя и не сознавая тщетности этого романтического порыва, порожденного раскаянием в недавнем равнодушии. Имея корни по обе стороны Ла-Манша, в критических обстоятельствах он выказывал английское упорство в сочетании с французской неспособностью видеть ту границу, что отделяет чувствительность от приторной сентиментальности.