Из длинной залы, в которую выходила лестница, убрали все, что могло помешать танцам. В уже затопленный камин положили добрый кусок толстого ствола, который оказался до того велик и тяжел, что его никак не удавалось ни внести, ни вкатить. Двоим работникам пришлось сперва тащить бревно на цепях, а затем приподнимать рычагами.
И все же в доме не чувствовалось веселья, поскольку хозяин, человек совершенно неопытный в устроении празднеств, отнесся к делу с излишне серьезным усердием: вместо приятности во всем ощущалась давящая торжественность, все делалось без сердца, наемными людьми. Здесь словно витала какая-то тень, которая говорила, что происходящее противоестественно для этого места и живущего здесь одинокого человека, а потому и нехорошо.
II
II
Батшеба тем временем одевалась к празднику. По ее велению Лидди внесла в комнату два подсвечника и поставила их по бокам зеркала.
– Не уходи, Лидди, – сказала госпожа почти боязливо. – Я сегодня до глупости взволнована, а почему и сказать не могу. Не хотелось бы мне ехать на этот праздник, да деваться некуда. Я ни разу не говорила с мистером Болдвудом после осенней ярмарки, когда пообещала, что в Рождество встречусь с ним по одному делу, но я и не подозревала, как торжественно он обставит эту встречу.
– По мне, так надо ехать, – сказала Лидди, намеревавшаяся сопровождать свою госпожу, благо Болдвуд пригласил всех без разбору.
– Да, я появлюсь, конечно. Но ведь праздник устраивается в мою честь. Это меня и беспокоит, Лидди.
– Ах, мэм, неужто в вашу честь?
– Да. Причина я. Не будь меня, и праздника бы не было. Больше ничего объяснить не могу, да тут и объяснять-то нечего. О, зачем я только приехала в Уэзербери!
– Грех это – не радоваться своему достатку.
– Нет, Лидди. С тех пор как я приехала сюда, жизнь моя состоит из сплошных огорчений, и сегодня, по всей видимости, меня ждет еще одно. Ну а теперь принеси-ка мне черное шелковое платье и погляди, как оно на мне сидит.
– Неужто опять черное надеть хотите? Вы ведь уже четырнадцать месяцев вдовеете. В такой-то вечер не пора ли вам малость принарядиться?
– Разве это необходимо? Нет, я уж лучше оденусь по-прежнему. А то, если появлюсь в светлом платье, люди невесть что станут обо мне говорить. Решат, будто я веселюсь, хотя на самом деле я серьезна и печальна. Моя бы воля – никуда бы я не поехала. Ну да не бери в голову. Останься здесь и помоги мне закончить туалет.
III
III
Болдвуд в тот час тоже одевался. Портной, приехавший из Кестербриджа, подавал ему новехонький сюртук. Никогда еще фермер не был по части своего платья так придирчив, так капризен. Портной вертелся возле него, поправляя то талию, то рукав, то воротник, и впервые за долгие годы Болдвуд от этого не скучал. Прежде он называл чрезмерное внимание к одежде ребячеством, но теперь никакие философические соображения не мешали ему придавать складке на ткани такое значение, как если бы это было землетрясение в Южной Америке. Наконец Болдвуд выразил относительную удовлетворенность работой и уплатил по счету. Выходя, портной столкнулся в дверях с Габриэлем, явившимся для ежедневного доклада о состоянии дел.