– Ответьте попросту: через шесть лет вы будете моею женою? Непредвиденные случаи не в счет. Понятно, что всякое может произойти. Однако вы, я уверен, на этот раз свое слово сдержите.
– Потому-то я и не спешу его давать.
– Прошу вас! Вспомните о прошлом и будьте ко мне добры!
Батшеба вздохнула и горестно произнесла:
– О, что же мне делать?! Я не люблю вас и, боюсь, никогда не полюблю так, как жена должна любить мужа. Ежели вы, сэр, зная это, можете быть счастливы моим обещанием выйти за вас через шесть лет при условии, что мой супруг не вернется, то тем самым вы оказываете мне большую честь. Но если вы готовы принять такого рода дружеский жест от женщины, которая уже не уважает себя, как прежде, и почти утратила способность любить, тогда почему…
– Обещайте!
– Я подумаю и скоро вам отвечу.
– «Скоро» означает «никогда»?
– Ах нет, «скоро» значит «скоро». Скажем, в Рождество.
– В Рождество… – повторил Болдвуд и, помолчав, прибавил: – Будь по-вашему. До тех пор я больше об этом не заговорю.
Настроение, охватившее Батшебу, свидетельствовало о том, что душа есть полнейшая раба тела. Состояние неосязаемого духа определяется состоянием осязаемой плоти. Скажем без преувеличения: давление некоей силы, более мощной, чем ее собственная воля, принуждало Батшебу не только дать обещание касательно того, что было так далеко и так неясно, но и видеть в этом принуждении веление долга. Время шло, и чем меньше недель оставалось до Рождества, тем сильнее становилась ее тревожная растерянность.
Однажды вышло так, что между ней и Габриэлем состоялся до странности доверительный разговор, принесший Батшебе некоторое облегчение, однако не принесший ни радости, ни бодрости. Занимаясь проверкою счетов, хозяйка и управляющий случайно упомянули о чем-то в связи с Болдвудом, и Оук сказал:
– Он никогда вас не забудет, мэм. Никогда.
Батшеба и сама не заметила, как поведала Габриэлю о своем затруднительном положении. О том, что Болдвуд сделал ей вопрос и ждет ответа.
– Полагаю, мне следует непременно сказать «да», – печально заключила она. – Мне кажется, если я ему откажу, он лишится рассудка.
– Вы так думаете? – мрачно спросил Габриэль.
– Да, – ответила Батшеба, продолжая говорить в духе безрассудной откровенности. – Господь свидетель: я чрезвычайно встревожена и огорчена, оттого что, как мне представляется, держу в своих руках будущность этого человека. От меня зависит его дальнейшая судьба. О Габриэль! Я трепещу от такой ответственности! Это ужасно!
– Мое мнение, мэм, – проговорил Оук, – таково же, каким было прежде. Без мечтаний о вас жизнь мистера Болдвуда сделалась бы пуста. И все же я не могу себе представить… Я надеюсь, что из этого не следует ничего столь страшного, как вы воображаете. Он, знаете ли, от природы человек темный и странный. Однако, коли все и впрямь обстоит так печально, почему бы вам не дать ему условного обещания?