– На мой взгляд, тут все зависит от того, считаете ли вы, как считают все вокруг, что ваш муж погиб.

– Да, в этом я давно перестала сомневаться. Я превосходно понимаю: будь он жив, он давно бы уже вернулся. И я знаю зачем.

– В таком случае вы в полном праве думать о замужестве. В религиозном смысле вы ничем не отличаетесь от вдовы, схоронившей мужа год назад. Почему же вы у мистера Тердли не спросите, как вам быть с мистером Болдвудом?

– К пастору я не пойду. Мне нужен совет человека широкого ума, а не того, кто обязан судить о таких делах по роду своих занятий. Я скорее спрошу священника о законе и праве, адвоката – о лечении болезней, доктора – об управлении фермой, а управляющего фермой, то есть вас, – о морали.

– А о любви…

– Себя саму.

– Боюсь, тут в ваших рассуждениях имеется изъян, – грустно улыбнулся Оук.

Батшеба не ответила. Вскоре она удалилась, сказав только:

– Доброго вам вечера, мистер Оук.

Она говорила с Габриэлем откровенно, не прося и не ожидая от него ничего сверх того, что он ей сказал. И все же в самой сокровенной глубине ее непростого сердца возникло едва ощутимое чувство, похожее на разочарование, причины которого Батшеба не хотела признавать. Оук ни разу вслух не пожелал, чтобы она была свободна и он сам мог на ней жениться. Ни разу не сказал: «Я точно так же, как и он, готов вас ждать». Именно его молчание и саднило, как укус насекомого. Хотя, заговори он, она, конечно, не стала бы слушать. Разве она не твердила, что такие мысли о будущем греховны? И разве Габриэль не слишком беден, чтобы объясняться ей в любви? Однако ж он мог бы по меньшей мере намекнуть на свои чувства и как бы в шутку осведомиться, дозволено ли ему о них говорить. С его стороны это было бы мило, а может, и более того. А она бы ему показала, как благосклонно и неоскорбительно звучит порою женское «нет». Но дать хладнокровный совет, не сказав ни слова кроме того, о чем его спрашивали… Наша героиня весь вечер была этим раздосадована.

Глава LII Скрещение путей

Глава LII

Скрещение путей

I

I

Пришел канун Рождества. Жители Уэзербери только и говорили, что о празднике, который устраивал у себя Болдвуд. Сами по себе праздничные рождественские застолья были делом не таким уж редким, но то, что устроитель именно Болдвуд, поразило селян сверх всякой разумной меры. Они едва ли удивились бы меньше, если бы в проходе собора состоялся крокетный турнир или почтенный судья вздумал вдруг представлять на сцене.

Праздник готовился на славу – в этом сомневаться не приходилось. Днем в лесу срубили большую ветку омелы и повесили ее в зале холостяцкого дома. Затем принесли охапки остролиста и плюща. С шести утра до обеденного часа на кухне в полную силу трещал огонь, его длинные языки лизали чайник, кастрюлю и трехногий котелок, как Седраха, Мисаха и Авденаго[74]. На открытом пламени приготовлялось мясо, обильно сбрызгиваемое жиром.