Я очень любил нашу компанию. Мушкетеров, как знают все, было, вопреки заголовку романа, четверо; столько было и нас. Признанным нашим вождем стал Камил Икрамов. Человек, не кончавший средней школы. Пожаловавший к нам из двенадцатилетних гулаговских университетов. Склонный к полноте, в очках с толстыми стеклами. Почти Пьер Безухов, но почему-то узбек. Сын расстрелянного первого секретаря ЦК ВКП(б) Узбекистана, одного из мучеников знаменитого и страшного бухаринско-рыковского процесса тридцать седьмого года. Москвич — поскольку ребенком был сдан родителями, уходящими в ад, на руки своим московским дедушке и бабушке. А потом, когда он подрос достаточно, чтобы его «замести», когда попал он в лагерь, — люди, уже основательно там настрадавшиеся, но не разлюбившие ни жизнь, ни культуру, ни русскую речь, — лучшие наши интеллигенты взяли шефство над ним, помогли выжить. И перелили в него — как в сосуд понадежнее, поновее, чем они сами, — наиболее важные свои знания… А он со всей щедростью сердца переливал их в нас! Так что он был сыном русской культуры. И Пьером Безуховым — настаиваю на этом. Пьером после плена, после каратаевских глав, только отнюдь не готовым ни каким Сенатским площадям… И все-таки внутренне свободный — в степени, которая мне, желторотому, была недоступна тогда.

А в первое время Камил был напуган: все мы, которых он перерос, имели перед ним грозное преимущество: наши знания казались ему все-таки стройнее, систематичнее, полнее и правильнее, чем его собственные, отрывочные и дилетантские… (А что мы знали после школы? Что у князя Андрея было двенадцать черт характера? Что в лирике Пушкина надо различать шесть мотивов?) В общем, Камил напоминал того чеховского героя из «Учителя словесности», которому было стыдно: все люди его круга наверняка прочли «Гамбургскую драматургию» Лессинга, а он — еще не собрался, «тюфяк»!.. Вот чудило! Да кто прочел ее? Кто вник и запомнил?

Эти страхи и «комплексы» отпустили его вскоре. Он увидел, что есть даже преподаватели, глухие к искусству. Одного такого он однажды прогнал из аудитории. Да, прогнал! Это был доцент З. с кафедры советской литературы, приставленный руководить нашим литобъединением «Родник». б…с[46]

Я долго не мог научиться без него жить: его не стало в 1989 г. В эти смурные, путаные, пиршественно-чумные девяностые годы приходится жить без него. Без плеча, которое он мог подставить, если худо тебе, без какой-то драгоценной ясности, какую он мог пролить на хаос твоих помыслов и дел…