– Но, мистер Пеннингтон, – сказала мама, – насколько я поняла, вы боитесь, что мой муж сходит с ума, потому что многое из того, о чем говорится в этом его памфлете о будущем Европы, по вашему мнению, не случится. Но совершенно очевидно, что это не так. Вы наверняка считаете, что прогнозы моего мужа, скорее всего, сбудутся, иначе вы бы не относились к ним с такой тревогой. Не лучше ли признать, что, возможно, мой муж – пророк и провидец?

– Только не говорите мне, что верите в ясновидение, гадания на магическом кристалле и тому подобное! – с негодованием воскликнул мистер Пеннингтон.

– В грубом смысле – нет, – ответила мама, – но существует такое явление, как широкое, общее предвидение. Как вам известно, я музыкант. Мы встречаемся с этим явлением у великих композиторов. Многие произведения Баха, Моцарта и Бетховена сейчас кажутся намного более понятными, чем во времена, когда они были написаны, и даже чем во времена моей юности. Поздние квартеты Бетховена ставили моих учителей в тупик. Это может значить только то, что он писал их, полностью воспринимая музыкальную вселенную, которая при его жизни еще пребывала в хаосе. – Она умолкла, почувствовав, что ей не удалось достучаться до своего слушателя. Ее взгляд остановился на часах под акварелью с испанским собором, висевшей над каминной полкой. – Роуз, иди скажи Кейт, что мы выпьем чаю, не дожидаясь половины пятого.

– Миссис Обри, может, вы и правы, – сказал мистер Пеннингтон, – но музыка – это не то же самое, что реальный мир. Это разные вещи. Право, нельзя просто молоть что ни попадя в памфлете под названием «Будущее Европы и внешней политики».

– Поищи, пожалуйста, Ричарда Куина, – попросила меня мама.

– А что он пишет об Индии! – говорил мистер Пеннингтон, когда я вышла из комнаты. – Что он пишет об Индии!

Когда он ушел, мама выглядела очень взбудораженной и с начала до конца отыграла «Карнавал» Шумана, но даже после этого была вынуждена сказать:

– Как утомительно, что в жизни иногда приходится считаться с мнением таких глупых людей, как бедный мистер Пеннингтон. Надо полагать, он заслужил место в парламенте своей надежностью или какой-нибудь другой подобной добродетелью, и мы должны это уважать. О, он очень добр! – говорила она, стараясь быть справедливой. – Ты, Роуз, этого не оценила, но он желает тебе добра. Он пытался сказать, что считает тебя хорошенькой и что тебе не нужно стесняться, когда в следующем году ты начнешь выезжать в свет и ходить на балы. Будь ты одной из таких девушек, это бы подкупало. Но как это прозвучало неуместно!.. И как неуместны его попытки критиковать твоего отца. Который, если уж на то пошло, тоже по-своему надежен, – запальчиво добавила она.