Становиться музыкантом показалось мне идиотизмом. Я не обладала никакими музыкальными способностями, кроме тех, которые передала мне мать, и я была настолько меньше нее, что и они до ничтожности ослабли при передаче. Если я играла какое-то произведение хорошо, то только потому, что меня этому научила она, и я знала, что мое исполнение, даже когда я подражала ей, всегда оставалось несовершенным. Я не хотела становиться музыкантом. Я не хотела взрослеть. Я не могла справиться с задачей быть человеком, потому что не чувствовала себя в полном смысле живой. По-настоящему живыми были мои отец и мать. Я видела их двумя источниками, бьющими из каменистой скалы, что бурным потоком устремлялись вниз по горному склону и соединялись в великую реку, текущую через весь мир. Я настолько уступала им, что не имело значения, удастся ли мне быть благоразумной и избежать того падения, которому посвятил свою жизнь отец. Я увидела, что тем самым он подошел к спасению ближе, чем когда-либо могла подойти я со своим ничтожным благополучием. Я жалела, что не слегла в постель, как Корделия, и поняла, что на самом деле ее отступление не было трусостью, а ее упрямство переросло в отважную самозащиту, когда она отказалась от невыполнимой задачи жить с таким же надрывом, как наши родители.

– Я хочу убежать, – сказала я Мэри.

До сих пор не знаю, слышала ли она меня. В этот момент двойные двери открылись, и показалось смуглое, доброе, восточное лицо хозяина дома, который улыбался; позади него, словно веер, складывающийся в утомленной руке, медленно стихали аплодисменты. Он сказал, что, по словам Киша, мы очень хорошо исполняем кое-какие дуэты Шумана, что он упомянул об этом при одном из гостей, знатоке фортепианной музыки Шумана, и тот выразил большое желание послушать, как мы их играем, и, хотя он знает, что мы уже выполнили свою часть договора, он был бы очень рад, если бы мы сыграли, скажем, Am Springbrunnen и Versteckens[114]. Ничто не помешало бы мне исполнить его желание. Еще прежде, чем он закончил говорить, мы с Мэри повернулись друг к другу, разведя руками; в последние пару месяцев мы были зачарованы этой сюитой, которой нас никто не учил и которую мы разучили сами исключительно ради своего удовольствия. Кроме того, у нас возникло ощущение, что хозяин расстроен, потому что песни недостаточно оценили, и думает, что всем, в том числе и молодому композитору, будет приятнее получить нечто большее, чем усталость, вызванную его творчеством. Я была музыкантом по собственному желанию, хоть и не могла пока сказать, до какой степени, и я была человеком и любила тех, кто стоял со мной по одну сторону, а потому вернулась с сестрой в концертный зал. Или, возможно, меня подхватило мощным потоком, к которому я принадлежала.