Любопытно, что новость о стипендии мы узнали не дома, а в чужом особняке, где никогда раньше не бывали. Мистер Киш пригласил нас сыграть на частном концерте, который давал человек, живший в Риджентс-парке и очень похожий на мистера Морпурго, только он любил музыку, в то время как мистер Морпурго любил картины, о чем мы узнали с большим сожалением, потому что из-за этого отплатить за его доброту становилось еще сложнее. Концерт был посвящен премьере каких-то песен, написанных новым композитором по имени Оливер Как-то-там, а нам предстояло просто заполнить паузы между их исполнением, и Мэри попросили сыграть что-то из Шопена, а меня – из Шуберта. Мы согласились с большим удовольствием, потому что мистер Киш пообещал, что нам заплатят. Мы не знали сколько, но это должно было стать нашим первым гонораром. Потом он добавил, что посылает нас туда, потому что этот человек любит рассказывать, как знаменитые музыканты играли для него, прежде чем сделали себе имя. Это неожиданно наполнило нас ужасом.

Дом девятнадцатого века представлял собой копию итальянского дворца с желтыми от нарциссов лужайками, спускавшимися к каналу. Комнаты в нем были высокими и роскошными, а стены – выкрашенными в бледные цвета, на фоне которых итальянские картины с ликами святых и ожесточенными боями, высокие китайские вазы с цветочными узорами, огромные тучные будды, спокойные, как если бы они были маленькими и изящными, и аккуратная французская мебель, похожая на игрушечную, смотрелись богато, цельно и неустаревающе красиво. На нас это великолепие произвело не большее впечатление, чем дом мистера Морпурго, потому что мы с детства привыкли к дворцу Хэмптон-корт; и вскоре мы сосредоточились на музыке и ни на что другое уже не обращали внимания. Концерт проходил в бальном зале, а мы ждали в комнате, которая, видимо, предназначалась под музыкальные занятия, там стоял еще один рояль, а полки на обшитых панелями стенах были заставлены книгами о музыке. После того как я вернулась, отыграв свой последний номер, мы обе освободились и стали разглядывать полки, размышляя, можно ли посмотреть какие-нибудь из книг. Я долго не решалась поделиться с Мэри, какое умопомрачительное наслаждение доставили мне аплодисменты, и наконец сказала что-то в этом роде, потому что промолчать казалось ужасно нечестным; а она подмигнула мне и призналась, что чувствовала то же самое. Потом вошел дворецкий с телеграммой на очень большом серебряном подносе. Телеграмму прислала мама, и в ней было написано, что письма, которые мы ждали, пришли со второй почтой, и мы обе получили стипендии.