— Кем дана? — словно невзначай поинтересовался Вербин.

Но и тут она разгадала его, усмехнулась и осуждающе покачала головой.

— Все ловишь… Ты прямо спроси, если узнать хочешь, — сказала она раздраженно. — В бога я не верю. Ты ведь это хотел узнать?

— Да нет, я так, — смешался Вербин.

— Ты со мной не хитри, говори как есть. Меня и в деревне оттого не любят, что ни с кем не хитрю да ни под кого не подлаживаюсь. Слыхал, как меня кличут? Нет? Ну, так услышишь еще: старая Аглая — баба злая.

— Вы на самом деле злая?

— Доброта — она вроде глупости.

— А умным быть и добрым нельзя?

— Не видала. Бывает, почудится, а присмотришься — притворство. Ежели умный, то злой. А коли добрым кажется, значит, выгоду в том имеет.

Ему определенно было интересно с ней разговаривать. Неподдельный интерес у него вызывали ее суждения и откровенность; трудно было поверить, что в этой немощной, тучной деревенской старухе хранится такой острый и живой ум.

— Вас не смущает, что все вас злой считают? — спросил он.

— У кого во мне нужда есть, те ко мне сами идут. А так… пусть себе, что мне в том.

— Вы говорили, знаете больше других…

— Знаю и умею.

— А что?

Вопрос его повис в воздухе, старуха не ответила, слова отрезанно и как бы сами по себе остались в пустоте пространства. Она сосредоточенно думала.

Она сидела, наклонив голову, и не двигалась, опущенное лицо было хмуро, глаза невидяще смотрели в одну точку.

— Хочешь знать? — спросила она настороженно после долгого молчания.

— Хочу, — ответил Вербин, испытывая жгучее любопытство.

— Смотри, ты сам выбрал, потом не жалей и назад не просись.