Светлый фон

— Отойди, старик, нам проехать надо, — сказал Вершин, трогая его за рукав, но старик продолжал стоять, глядя перед собой. Вербин знаками показал, чтобы тот сошел с дороги, но старик не двигался, будто ничего не понял, его лицо с редкой седой щетиной было безучастно. Вербин взял его за руку и свел с дороги, старик не упирался.

Он остался стоять на обочине и, когда Вербин вернулся в кабину, неразличимо темнел в тумане, словно дерево или куст.

Они собрались двинуться дальше, шофер выжал сцепление и включил первую передачу, как вдруг неожиданно заглох мотор.

Долгое время они не могли найти причину, копались в моторе, потом Вербин обломил тонкую ветку, сорвал листья и сунул прут в горловину бака — бак был пуст. Шофер развел руками и выругался.

— Не может быть! С вечера заправился, — сказал он. — Может, только хотел? — спросил Вербин.

— Да что я, не помню?! Полный бак залил! Спустил кто-то.

— Вряд ли…

Но шофер стоял на своем, хотя Вербин и сомневался; так или иначе, нужно было пешком возвращаться в деревню.

Родионов, увидев Вербина, удивился:

— Вас к нам снова прислали?

— Да. Говорят, без меня Родионов работать не может, — ответил Вербин.

Начальник колонны кротко кивнул:

— Святая правда. — Он выслушал Вербина, и лицо его стало озабоченным. — Непонятно… — Он поразмыслил и добавил: — Странная история… — Потом он посмотрел на Вербина и спросил: — Вы часом на меня не грешите?

— Нет, — Вербин пожал плечами. — Я просто не знаю.

— У меня много грехов, но таким делом я не занимаюсь, — сказал Родионов. — Кстати, сегодня я вам не советую ехать.

— Почему?

— Примета плохая. Я человек суеверный.

Но Вербин и сам считал, что ехать сегодня уже не стоит, поздно, и решил ехать завтра. Но уехать ему не пришлось: днем из треста передали радиограмму, в которой его просили задержаться в колонне.

— Вот видите, — сказал Родионов, — какое стечение… Кто-то словно в воду глядел.

Вербин удивился его словам, он по-прежнему считал, что шофер забыл наполнить бак; тем не менее эта история выглядела странно, он не раз возвращался к ней в мыслях — размышлял и не находил объяснения, и даже потом, позже, когда многое уже было понятно, он мог лишь гадать.