Предподростковые годы Эдварда были критическим периодом в развитии его нынешних способов взаимодействия с миром, и это первая из множества отсылок к этому периоду его жизни. Прямо сейчас, однако, продолжает стоять вопрос о естественном или защитном поведении. Идея о том, что юмор и обаяние являются одновременно защитными и естественными, открывает путь вопросу «что, если». Как бы Эдвард жил, если бы ему не приходилось защищать себя? И отразился ли бы этот другой, необоронительный способ жизни на чем-то еще, кроме его юмора и обаяния? Предложения терапевта являются предварительным исследованием уязвимости, которую Эдвард ощутит, когда будет меньше защищаться. Они также обращены к функции идентичности, которую выполняют защиты Эдварда: «Каким ты будешь, когда тебе больше не придется защищать себя таким образом?»

Эдвард: Мое первое чувство: «Я надеюсь», (смеется) Я имею в виду, мне бы очень не хотелось представлять... знаете, не хотелось бы потерять чувство юмора. Но...

Терапевт: Что ж, если вы выбираете иметь какую-то защиту, юмор - одна из самых приятных.

Эдвард: Да. Да, не хотелось бы, не хотелось бы потерять его. И все же, знаете, я и правда замечаю, что использую его слишком много. Но я вроде как ловлю себя на мысли: «Если я посмотрю на вас немного дольше, что я буду стремиться отыскать, что я хотел бы..., что я хотел бы просечь?» Я имею в виду, присутствует... оттенок желания чего-то...

Терапевт: Желания чего-то?

Эдвард прямо и конкретно говорит о своих чувствах по отношению к терапевту. Чем больше он это делает, тем больше он исследует природу своих переживаний в этих отношениях здесь и сейчас, и тем лучше становится контакт. Конечно, мы подозреваем, что он (по крайней мере, отчасти) на самом деле обращается не к терапевту, а к образу своей матери, который опосредует многие его отношения. Простое повторение терапевтом последних слов Эдварда побуждает его к дальнейшему исследованию, без предвзятости или указания направления для этого исследования.