Родственники К. начали общаться с ней и делиться своими историями. Однако потребовалось шесть месяцев терпеливых просьб к пациентке снова и снова рассказывать описанную историю… прежде чем она смогла завершить свой рассказ о гетто словами “и они забрали у меня ребенка”. После этого она начала постепенно “оттаивать” от апатии и ощущать отсутствовавшие до этого… эмоции боли и скорби…

Процесс исцеления миссис К. в значительной мере опирался на источники доброты и силы, присутствовавшие в ее жизни до и во время войны. Например, ее бойкий характер в детстве, способность грезить о том, как ее утешает дедушка, когда она утратила надежду в лагере, ее человеческая теплота, интеллект, замечательное чувство юмора и вернувшееся ощущение удовольствия… Ее способность и желание любить были воскрешены… Официально завершившая терапию, миссис К. говорит: “Я получила себя обратно, всю целиком… [Прежде] я не гордилась. Теперь горжусь. Есть некоторые вещи, которые мне не нравятся, но у меня есть надежда”»[562].

Вторая стадия восстановления отличается вневременностью; это качество, которое пугает. Реконструкция травмы требует погружения в прошлый опыт, застывший во времени; погружение в оплакивание ощущается как капитуляция перед слезами, которые, кажется, никогда не кончатся. Пациенты часто спрашивают, как долго будет длиться этот болезненный процесс. Четкого ответа на этот вопрос быть не может – можно только заверить пациента, что процесс нельзя ни обойти, ни поторопить. Он почти наверняка отнимет больше времени, чем надеется пациент, но не будет длиться вечно.

После множества повторений настает момент, когда пересказ истории травмы больше не вызывает таких сильных чувств. Она становится частью опыта выжившей – но именно одной его частью. Эта история – лишь воспоминание, такое же как другие, и оно начинает выцветать так же, как выцветают все остальные воспоминания. Скорбь тоже начинает терять свою яркость. Выжившей приходит в голову, что травма, вероятно, не самая важная, а может быть, даже не самая интересная часть истории ее жизни.

Поначалу эти мысли могут казаться почти еретическими. Выжившая может задаться вопросом: как воздать должное пережитому ужасу, если она больше не посвящает свою жизнь воспоминаниям и скорби? И все же она ловит себя на том, что ее внимание переключается на обычную жизнь. Нет нужды беспокоиться. Она никогда не забудет. Пока она жива, она будет думать о травме каждый день. Но настает момент, когда травма больше не требует для себя центрального места в ее жизни. Пережившая изнасилование Сохайла Абдулали вспоминает неожиданный момент во время занятия о повышении осведомленности о сексуальном насилии, которое она вела: