Были мужчина и женщина, открытые друг другу, лишенные последних покровов, скрывавших их души. Их сердца отбивали единый ритм, руки дарили необходимую обоим ласку, и хрипловатый прерывистый шепот кружил головы, пьяня сознание:

– Ливиа, Святые…

– Ох, Эйдан…

В какой миг они оказались лежащими на покрывале? Вряд ли кто-то из них мог вспомнить это. Поцелуи уже давно лишились своей невинной нежности, став глубже и откровенней. Руки инквизитора блуждали по телу женщины, ее пальцы путались в его волосах, не позволяя разорвать головокружительное единение губ. И все-таки Эйдан вырвался из долгожданных объятий, ненадолго, лишь для того, чтобы с восторгом взглянуть на поволоку желания, затянувшую взор любимой женщины. Страсть Ливианы, ее стон, сорвавшийся с приоткрытых влажных уст, когда шейд рисовал на ее шее узор из поцелуев – всё это предназначалось только ему. Каждый вздох был, словно жемчужина, упавшая на незримую нитку, соединившую вдову и инквизитора.

Эйдан с жадностью ловил женские стоны, упивался ими, неожиданно понимая, насколько знакомая ему похоть отличается от того, что происходило сейчас. Он знал, как доставить женщине удовольствие, знал, что принесет удовольствие ему самому, но впервые наслаждался тем, что дарил свои ласки. Задыхался от обжигающей чувственности ее прикосновений, и никак не мог насытиться, доводя женщину до исступления. Не мог насмотреться на обнаженное тело, упивался их соприкосновениями, впитывая кожей тепло Ливианы.

– Эйдан, молю… – простонала она, глядя в искаженное страстью лицо инквизитора.

И он навис над нею, удобно устроившись между разведенных бедер. Взгляд Виллора остановился на лице женщины, и он толкнулся вперед. Ливиана на мгновение распахнула глаза, задохнулась и откинула голову назад, со сладостным стоном принимая Эйдана в свое тело. Она закусила нижнюю губу, длинные темные волосы разметались вокруг головы, и шейд, не сводивший с женщины взгляда, произнес, срывающимся голосом:

– Святые… как же ты восхитительна.

Ливиа вновь посмотрела на него. Притянула к себе голову мужчины…

– Наваждение какое-то, – прошептала она. – Ты сводишь меня с ума…

– Ты – мое наваждение, – ответил он, касаясь губ женщины. После приподнялся на вытянутых руках и улыбнулся: – Покажи мне свое безумие.

И он сделал первое движение, входя в податливое тело до упора.

– Эйда-ан, – застонала Ливиана, скользя ладонями по мужской спине.

– Ливиа, – хрипло отозвался он, вновь вонзаясь в жаркую глубину ее тела.

Виллор прикрыл глаза, но тут же вновь распахнул их, не желая упустить и краткий миг ее наслаждения. С ненасытной жадностью следил за тем, как искажается лицо Ливианы, слушал ее короткие вскрики и понимал, что ему всё еще мало. Мало всего этого. Эйдан желал большего, он хотел не краткого обладания, он хотел ее всю, без остатка и условий. И в то мгновение, когда наслаждение выгнуло женское тело навстречу его телу, когда ее пальцы впились в его кожу, и с уст сорвался сладострастный крик, Эйдан понял, что уже никогда не избавится от своего наваждения. Оно проросло, оплело корнями саму душу, и, потеряв Ливиану, он потеряет намного больше, чем полюбившуюся женщину, он потеряет часть себя. Застынет, уже навсегда превратившись в ледяного истукана с непробиваемой броней.