Сперва, как справедливо заметил Реджинальд, нужно было определить, какие именно чары применялись в Абартоне и исключить все самые невинные. К таковым после некоторых раздумий он с коллегами с кафедры артефакторики отнесли и некоторые откровенно жульнические, позволяющие создавать шпаргалки или же запоминать на короткий срок большой объем информации. В последнем случае Мэб с ними согласилась. Любители подобного колдовства и без того оказывались наказаны жестокой головной болью на сутки, а то и больше. Определив чары, можно было приступать к расспросам наиболее подозрительным студентов и, как подумалось Мэб, которую Дженезе Оуэн сверлила недобрым взглядом, некоторых преподавателей.

Занятие это оказалось удивительно утомительным. Студенты подходили, Мэб обследовала их при помощи «пудреницы», Реджинальд, Барнс и третий профессор, имени которого Мэб не знала, внимательно изучали результаты, а аспиранты прилежно записывали. Чары и артефакты были в основном безобидный, а порой глупые. Защитные, помогающие лучше запоминать, расслабляющие, леченые, стимулирующие. Всякая ерунда, не больше. Если попадалось что-то на грани легального — у студентов Королевского Колледжа и Принцессы главным образом, хотя и кое-кто из Арии и даже де Линси также отличился — то и это ничем не могло помочь. Периодически к столу подходили, нехотя, кривясь, главные подозреваемые.

— А у вас, Миро, следы проклятья, — задумчиво говорил Реджинальд, сверяясь с таблицей и окидывая студента долгим взглядом. — Не на вас. Скорее зацепили чье-то чужое. Поговорите с профессором Оуэн.

Миро хмыкал и удалялся, чистенький и невинный, точно новорожденный младенец.

У Эскотта был амулет, защищающий от похмелья, а у Барклена — целая россыпь учебных, которые использовали на старших курсах все, изучающие проклятья. Мэб присматривалась к нему, помня о том, что Лили в проклятье верила, но по сути своей амулеты были невинные. Именно что как у всех. У той же Дженезе Оуэн были такие, она потрясала ими и возмущалась, что активация защиты испортила всю тонкую, филигранную настройку. Реджинальд, прервав поток жалоб, пообещал все исправить, как только доктор Льюис позволит ему колдовать, и Мэб испытала при этом знакомый укол ревности. Хотелось вцепиться Дженезе Оуэн в модную прическу, выцарапать ей глаза. Мэб крепче сжала артефакт в руках.

Потом ей пришла в голову новая, жутковатая мысль. Воспользовавшись тем, что появилась краткая передышка, она склонилась к уху Реджинальда.

— А этот прибор не может… — она осеклась, не зная, как сказать, не вызывая подозрений.