— Совсем забыл про это зелье. Давно ношу в кармане на такой момент, а когда он пришел, вылетело из головы, — произнес алхимик, — светить будет несколько часов. А там, глядишь, и светать начнет.

Он снова устало опустил голову на колени сидевшей рядом с ним Гориславы и та опять принялась гладить его темные волосы. Шнурок, перехватывавший их, потерялся, и она перебирала пальцами спутавшиеся пряди.

— Тебе очень больно, — спросила она дрожащим извиняющимся голосом.

— Нет, — он слабо улыбнулся. — Ты касаешься меня, и ты зовешь меня на ты. Это лучше любого обезболивающего.

— Надо осмотреть тебя, — Горислава усилием воли подавила готовые политься слезы, — вот, выпей пока обезболивающее.

Аурвандил взял из ее рук пузырек из сумки Яролики и пока он пил, Горислава стянула с плеча алхимика пальто и пиджак. Тот не смог сдержать стон боли и поморщился. Ворот и плечо рубашки были в крови.

Горислава порывисто выдохнула:

— Ничего, — сказала она тихо, но твердо, — сейчас мы остановим кровь. И ты поправишься.

— Конечно поправлюсь, — простонал он, — я же почти не… Ай!

— Лучше молчи, герой! — приказала с улыбкой Горислава, прижимая к ране повязку, смоченную в кровоостанавливающем зелье. Алхимик отвернул голову и подчинился. Она отогнула полу пиджака и из кармана выпал тот самый портрет красивой черноволосой женщины. Горислава еще раз всмотрелась в ее лицо, потом вложила портрет в здоровую руку алхимика. Тот посмотрел на девушку, благодарно кивнул и прижал картину к груди, затем прикрыл глаза. С полчаса он лежал тихо, тяжело дыша. Девушка перестала шевелиться, пытаясь не нарушить его покой. Наконец он открыл глаза и посмотрел на Гориславу. Она слабо и печально улыбнулась ему.

— Зелья подействовали. Мне намного лучше. Боль почти ушла, — сообщил он и провел пальцами по ее щеке.

— Я очень рада это слышать, — кивнула она. — Скоро придет помощь. Потерпи.

— Потерпи? — он удивленно усмехнулся, — если бы не эти царапины, я пребывал бы наверху блаженства. Ты со мной. Ты осталась, хотя могла уйти. Значит, я тебе небезразличен.

— Ты прекрасно знаешь, что небезразличен мне! — воскликнула Горислава, позабыв обо всяком смущении.

— Знаю, — улыбнулся он, — а ты знаешь, что я люблю тебя.

Горислава прикусила губу, поколебалась, но спросила:

— А эта женщина на портрете… Кем она была для тебя.

Аурвандил нахмурился. Девушка испуганно набрала в рот воздух, чтобы извиниться за свой вопрос, но он ответил, глядя на портрет.

— Это моя мать. Отец заказал этот портрет за год до ее смерти.

— О… — только и могла выдохнуть Горислава.