— Мне тоже нравилось жить в Париже, в отсутствии… гм, мадам де Пуатье, — признался Филипп, — В этом были некоторые преимущества. Но всему приходит конец рано или поздно. В том числе и анархии. Сейчас она становится опасной для нас.

— Почему это?

— Потому что город хотят захватить крысы… Ты не знал об этом?

— Не знал, да мне и наплевать! — воскликнул Ла Морт, — Пусть оборотни творят, что хотят! Пока они не начнут твердить мне о том, чтобы я соблюдал какие-то законы и правила, мне нет до них никакого дела! В конце концов, — добавил он с мстительной радостью, — крысы, может быть, порешат уже этих паскудных охотников, которые постоянно путаются у меня под ногами!

Филипп смотрел на него задумчиво, накручивая на палец прядь волос.

— И когда город превратится в руины, ты просто уйдешь, — проговорил он задумчиво, — Отправишься скитаться дальше… Как твое настоящее имя? — спросил он вдруг.

— Какое тебе дело? — насторожился Ла Морт.

— Откуда ты родом?

— Какого дьявола ты спрашиваешь об этом?!

— Что ты вообще такое, Ла Морт Нуар, если стыдишься своего имени и забыл, где родился? — продолжал Филипп, словно не замечая его закипающей ярости, — Ты ублюдок портовой шлюхи? Или плод минутной страсти какой-нибудь крестьянской девки и солдата, подкинутый за ненадобностью в сиротский приют? Ты никто из ниоткуда…

Вряд ли Ла Морт осознал смысл этой фразы, для него хватило двух слов, которые можно и должно было счесть оскорблением, чтобы сила его вырвалась на волю каким-то бешеным, разрушительным ураганом. Больше всего она походила на рой огромных злобных шершней, в единый миг покинувших улей, заполнивших все пространство вокруг, и темной тучей закрывших небо, — ждущих только приказа, чтобы рухнуть на врага и вонзить в него тысячи истекающих ядом жал. Сила звенела и вибрировала в воздухе мириадами крохотных крылышек, омерзительно касавшихся кожи вампиров. Филипп почувствовал вспышки паники среди своих птенцов, их почти неконтролируемое желание выбраться отсюда, убежать, не разбирая дороги, как можно дальше, пока этот рой всего лишь кружит рядом, не нападая. Но его мальчики не двигались с места, и Филипп дал им почувствовать, что гордится ими.

Сам Ла Морт был окружен этим осиным роем так плотно, что его фигура стала казаться какой-то размытой. Миг, и он уже стоял рядом с креслом Филиппа, нависая над ним, как какой-нибудь Вельзевул, повелитель мух.

Его глаза горели алым и клыки были злобно оскалены.

— Я разорву тебя! — прошипел он, наклоняясь к нему ближе, — Выпью твою силу и кровь! А потом разорву твоих птенцов, так сладко пахнущих свежатинкой! Они и вампирами стать еще не успели. Да и сам ты — всего лишь жалкая тля, посмевшая тягаться со смертью.