— Ебить… твою… мать!.. — выдохнул наш водила, вильнул влево, ударил в задний борт быстро уходящий вперед «Вольво» и выровнял «Мазду».

Я выпрямился на сиденье (Ковбой выпустил воротник куртки и теперь его рука, как неживая, лежала на плече Рыжей, словно дружески обнимая ее), увидел в переднем стекле быстро удаляющиеся по спуску с Сущевского красные хвостовые огни «Вольво», выползающий из боковой улочки трамвай и…

Красные, уходящие от нас огоньки исчезли, вместо них и ближе них откуда-то вынырнули желтые, ослепительно-желтые круглые фары

(Круглые глаза, и в центре каждого — какие-то черные….)

и ринулись прямо на нас (или мы — на них), не сворачивая. Водила тоже увидел их, резко вскинул голову и… В ветровом стекле, прямо напротив его головы, совершенно бесшумно возникла маленькая круглая дырка, голова сидящего за рулем дернулась и стала медленно, словно его постепенно одолевал сон, клониться к рулю, а руки стали медленно, тоже словно во сне, выкручивать руль вправо. Я оторвал глаза от медленно уходящих влево желтых круглых

(фар?.. Глаз?..)

фонарей, уставился прямо вперед и увидел…

На бешеной скорости мы летели на красный бок трамвая, наверное, продолжавшего спокойно ползти в свою сторону, но для меня — застывшего на месте.

— Осторожней!.. Левее!.. — сдавленно крикнул Ковбой, не понимая, что он кричит зря, что он отдает приказ мертвецу.

Труп водилы, естественно, проигнорировал команду своего живехонького (пока) шефа, красный бок трамвая вырос, как по волшебству, загородив всю дорогу, я зажмурился, и…

Перед глазами все равно стояло что-то красное, бесформенное, как-то странно сыплющееся, но красное, а вдалеке, где-то очень далеко, послышался противный треск и скрежет металла

(нож по стеклу?.. Но откуда здесь взяться ножу?)