– Но он чуть не умер у меня на руках, – сказала Эмма. – Было столько крови…

– И ты его вылечила. Он в порядке. Ты спасла ему жизнь. – Кристина махнула рукой: ее ногти были идеальными сияющими овалами, а ногти Эммы вечно ломались на тренировках. – Эмма, зачем ты сомневаешься в себе? Потому что Джулиана ранили и тебя это испугало? Ведь ты всегда рискуешь, я это с самого дня нашей встречи замечаю. Такая уж ты есть. И Джулиан это знает. И не просто знает, ему это нравится.

– Правда? Он всегда твердит мне не лезть на рожон…

– И правильно делает, – кивнула Кристина. – Вы ведь две половинки целого. Вы разные, как свет и тень: он дает тебе осторожность, чтобы обуздать твое безрассудство, а ты даешь ему безрассудство, чтобы подстегнуть его осторожность. Вы не были бы столь хороши друг без друга. В этом вся суть парабатаев. – Она легонько дернула Эмму за влажную прядь волос. – По-моему, тебя беспокоит не Кэмерон. Тебя пугает то, что Джулиан был ранен.

– Может, и так, – глухо сказала Эмма.

– С тобой точно все в порядке? – Карие глаза Кристины были полны тревоги.

– Все хорошо.

Эмма откинулась на подушки. Она собирала забавные калифорнийские подушки: некоторые напоминали почтовые открытки, другие были сшиты в форме штата, на третьих красовалась надпись «Я люблю Калифорнию».

– По виду не скажешь, – заметила Кристина. – Ты будто… Мама говорила, что люди по-особенному выглядят, когда что-то понимают. Так вот ты выглядишь, как человек, который что-то понял.

Эмме захотелось закрыть глаза, спрятать от Кристины свои мысли. Эти мысли были опасными, вероломными, запретными.

– Это просто шок, – сказала она. – Я чуть не потеряла Джулиана, и это меня подкосило. Завтра все будет в порядке. – Она натянуто улыбнулась.

– Как скажешь, manita, – вздохнула Кристина. – Как скажешь.

Когда Джулиан привел себя в порядок, смыл кровь и собрал обрывки пропитанной ядом куртки, чтобы отправить их Малкольму, он пошел по коридору к комнате Эммы.

И остановился на полпути. Ему хотелось лечь рядом с ней на кровать, обсудить все, что случилось вечером, вместе с ней закрыть глаза и под звуки ее дыхания, размеренного, как океанский прибой, отойти в царство снов.

Но думая о тех долгих минутах на заднем сиденье машины, об Эмме, которая склонилась над ним, о панике у нее на лице и крови на руках, он не чувствовал того, что должен был: не чувствовал страха, не чувствовал боли, не чувствовал радости исцеления.

Вместо этого его тело содрогалось и пылало огнем, пронизывающим до костей. Закрывая глаза, он видел Эмму в свете колдовского огня, он видел ее волосы, которые выбились из-под заколки и растрепались, и видел, как уличные фонари сияли сквозь них, превращая в тонкие полоски прозрачного светлого льда.