Я ― единственное дитя отца, единственное сокровище после смерти разрешившейся бременем матери. У меня нет сестер и братьев: он не пожелал новой супруги. Я никогда не имел выбора, кроме как принять правление. И я не был против. Не был ― пока впервые, после одиннадцатого Дождя, отец в гневе не сорвал с моей головы убор из ярких перьев. Его сделали для меня друзья, Птичья Стая ― так они себя звали, ведь все они принадлежали к родам Попугая, Сойки, Колибри. Они знали: меня, и так-то бескрылого, угнетает еще и невзрачность моего облика. Они хотели, чтобы я перестал думать об этом, играя с ними.
– Не изменяй своей сути, ― так сказал отец, бросая убор в наш огромный, в рост взрослого мужчины, камин. ― Не смей. А если хочешь отяготить чем-то голову, я помогу.
И пламя вспыхнуло.
Мне выковали венец светоча ― как у отца, с нимбом, расходящимся от затылка. Его я бросил в камин сам, и он оплавился, почернел, стал похож на то, что я и так в нем видел. Меня наказали. Следующие дни бегать с друзьями я не мог. Вообще едва двигался, только стоял и глядел, как они летают над башнями. Зато они взяли меня под локти и подняли на самую-самую высокую крышу. Ближе к небу.
Время шло. Все повторялось, затягивалось узлами. Мои попытки быть собой, разбивающиеся об уверения отца, что собой надо быть иначе. Мои бегства к бедным друзьям, с которыми я по-прежнему играл, пренебрегая родовитыми. Мои тайные вылазки на окраины Форта, где, прячась под капюшоном, я слушал разговоры или развлекал народ песнями, историями, фокусами. Песни и истории были безыскусными: что мог выдумать вчерашний ребенок? Фокусы ― бесхитростными: я пока не владел ни капелькой родовой магии, обходился иллюзиями. Но и то, и другое встречало благодарность, скромные деньги ― ходили тогда коробочки эвкалипта ― и неподдельные, яркие улыбки. Взрослея, я влюблялся в свой дом. Влюблялся тем больше, зная, что вскоре перестану видеть его так. С улиц и из-за столов таверн, а не с высоты замкового балкона, откуда буду махать.
И вот, мне четырнадцать Дождей. Вот отец впервые в жизни выполняет мой каприз, только чтобы присвоить милосердие себе: дарит Вождю дом. А я все больше, все невыносимее ненавижу того, кто сжег однажды мои цветные перья. Потому что сегодня у чужаков важный день, большой праздник ― Созидание. Мэчитехьо чувствует, что отец не до конца доверяет ему, и пытается это сгладить: сам зовет нас к своему костру. Но отец не берет меня. Идет один, а мне запрещает и, чтобы не ослушался, запирает.
– Как бы ты не увидел там что-нибудь