– Вот так и оставляй дом под защитой боевика, щитовика и кошака, – Санаду неопределённо хмыкает.

Он не сомневается: разгром – дело лап одной иномирной сущности, склонной мстить за похищения белки.

И это повод для встречи с Клео. Санаду улыбается.

***

Пробуждение наступает медленно, сон слишком вязок. Наверное, это последствие лечебно-профилактического зелья. Уже ощущая подушку и одеяло, размягчённое сонной истомой тело, я то и дело проваливаюсь в сумрачные видения.

Санаду сидит в кресле и, покачивая чашку с чаем, вкрадчиво, бархатным голосом, рассказывает о секретах некромантии, и потоки бархатных тканей растекаются по полу. Мягкая тёплая улыбка Санаду расползается в улыбку чеширского кота, и Санаду, схватив Марка Аврелия, перепрыгивает через рулоны бархата, уносится куда-то в свет, а я бегу за ним… И снова ощущаю себя в постели. А потом проваливаюсь в аудиторию, и Санаду протягивает мне кружку ароматного кофе, обещая рассказать…

А потом всхрапывает Ника, и я открываю глаза.

Солнечный свет заливает комнату. Похоже, я проспала всю ночь. Зевнув, прячу голову под подушку, но сгустившийся мрак не помогает вернуться в грёзы, истома утекает из мышц.

В общем, пора начинать новый день.

Отбросив подушку, зеваю, потягиваюсь и сажусь. Оглядываю комнату: всё в порядке. Ника в позе морской звезды дрыхнет на своей постели. Марк Аврелий…

Его не видно.

Снова зевнув, сползаю с кровати и направляюсь в уборную. Но и когда выхожу оттуда, Марк Аврелий не показывается.

Проходя к стоящему под приоткрытым окном чайнику, заглядываю в беличьи домики: пусто. Марк Аврелий может дрыхнуть на балдахине, но… повинуясь наитию, касаюсь браслета, связанного с его волшебным ошейником.

Стрелочка указывает точно в сторону административного корпуса. А цифры выдают расстояние, по моим прикидкам соответствующее расстоянию до административного корпуса.

И хотя Марк Аврелий мог выскользнуть в кем-то открытое окно на прогулку и случайно оказаться возле административного корпуса, почему то мне кажется, что его опять стащил Санаду.

Не даёт ему покоя моя белка.

А я этому уже не особо удивляюсь. И почти не сержусь.

Почти.