Поутру, когда прогорел до золы костёр и серый рассвет белизной ослепил берег реки, ведьма из зелёной башни, что звалась Катшей, уехала обратно на север в ратиславские земли.

Остальные продолжили свой путь без неё, и нельзя было сказать, радовались ли уходу ведьмы дружинники. Что почуяла рыжая Неждана? От чего бежала? Или к кому?

Глава 22

Глава 22

Рдзения, Совин

Месяц лютый

Восточное крыло замка когда-то было закреплено за самим королём, его семьёй и Советом. Восточное крыло, не западное было первым, исконным, от него пошёл остальной замок и весь город.

Вначале возвели Совиную башню, после – восточное крыло. Они стояли по двум берегам озера напротив друг друга, как древние стражи на входе в крепость.

То было прежде, в старом Совине, что родился в лесной глуши и питался водами золотого озера. Тот Совин был построен из дерева и обратился в пепел. Новый город стоял каменной твердыней. Огонь не раз бушевал в его стенах, изглодал до самых костей, но так и не убил.

Новый Совин пережил бурю, в новом Совине не было больше Совиной башни, Восточное крыло давно покинул король, а Совет Старшей Совы последовал за ним.

Теперь уже много лет в восточном крыле селились слуги и мелкие дворяне, служившие при дворе, там всегда пахло дымом и едой с огромных кухонь, слышался скрип писчих перьев и скрывались во мраке подземелий Тихие стражи.

У одного из входов в восточное крыло, там, где ходили слуги, стояли две каменные вазы. Предназначались они для цветов, но Ежи никогда не видел, чтобы в вазах было хоть что-то, кроме снега и дождевой воды. Вазы те были старые, они давно потрескались от времени и ветра, никто не обращал на них внимания, но с недавней поры Ежи взял за привычку заглядывать в вазы раз в несколько дней.

Стоило бы позабыть об обещании Щенсны, но никак не выходило. Пусть жил Ежи по-новому, пусть каждый день Длугош выбивал из него лень и неповоротливость ударами меча и к вечеру не оставалось сил ни о чём думать, по утрам Ежи всё равно просыпался с мыслью, что, быть может, он был нужен Венцеславе, что она помнила о своём «друге» и нуждалась в помощи. Ждать было невыносимо, но приходилось быть осторожным. Раза два в седмицу Ежи выходил на задний двор и заглядывал в цветочные вазы. Только боязнь слежки удерживала Ежи от того, чтобы каждое утро не бежать наверх из подземелий к заветному месту.

Но пусты и бесполезны оставались надежды. Минул второй месяц зимы, а в вазах у восточного крыла по-прежнему лежал лишь снег, который Ежи выгребал седмица за седмицей.

Зима тянулась немыслимо медленно, время стелилось белой скатертью, и тело промерзало до самых костей, а на языке сохранялся давно привычный горьковатый привкус лекарства.