– Конечно, знаешь, ведь это ты, – голос Венцеславы изменился до неузнаваемости, и если бы Ежи не видел её теперь своими глазами, ни за что бы не поверил, что так резко говорила Белая Лебёдушка. Сталь и холод звучали в её словах. И вся она – прямая, натянутая, как струна, казалось, сделана изо льда.

Гжегож снова замолчал, прошёлся по комнате, осмотрелся по-хозяйски, покрутил в руках резной лойтурский ларец и поставил небрежно на место.

– Что же молчишь? Нечего сказать?

– Зачем ты решила избавиться от ребёнка?

Венцеслава дёрнулась, словно от стрелы увернулась. Гжегож повернулся к ней.

– Думала, не узнаю?

– Мальчишка донёс.

– Конечно, донёс. Он мне служит.

Ежи закрыл себе рот руками, чтобы не закричать.

«Я ничего не рассказывал, я ни слова никому не сказал!»

Раздался громкий всхлип.

– Ох, прошу, только без притворства, – развязно протянул Гжегож. – Со мной твои штучки не работают.

– Я не притворяюсь, – рассердилась Венцеслава, сорвалась на злой рык. – Ты и твои козни замучили меня. Что мне остаётся, когда Тихие стражи прячутся за каждым углом, когда я боюсь спать в собственной постели?

– Несчастная, – с наигранным сочувствием вздохнул мужчина. – Только почему мне стоит тебя жалеть? И зачем желать твоей смерти?

– Затем, что тебе самому нужен принц Карл.

– Ах, вот оно что. Значит, тебе нужен принц, – процедил Гжегож. – Любопытно.

– Ты это знаешь и без меня. Моя семья опозорена из-за Идульфа, король не доверяет нам больше. Если моего мужа признает виновным Орден…

– Вас всех заодно казнят или сошлют подальше.

Ежи приник ещё ближе к щели, закрыл себе рукой рот. Ему казалось, что он дышал так громко, что его было слышно даже в восточном крыле.

– Если отец добьётся моего развода, я смогу отречься от Идульфа и спасти свою жизнь, – Венцеслава вздохнула. – Поэтому ты меня боишься? Что, если я стану свободной, то принц возьмёт меня в жёны?