Он – всеведующий сциентист. Еще лучше: инцестолог.

«Правильно, – сказала его всепомнящая подруга, – scient – incest».

И кстати, это Грейс, да, Грейс была настоящей любимицей Ванды, pas petite moi и мой крестик. Она (Ада) всегда умела, не правда ли, разглаживать складки прошлого – превращая флейтиста практически в импотента (но не в его сношениях с женой) и позволяя богатому землевладельцу всего одно объятие, с преждевременной эякуляцiей, одно из этих отвратительных русских заимствований? В самом деле, оно отвратительно, и все же она хотела бы вновь пофлавитничать, когда они обоснуются где-нибудь на веки вечные. Но где, как? И разве г-н Иван Вин с супругой не могли бы отлично устроиться где угодно? А как быть с «холост» и «не замужем» в их паспортах? Зайти в первое попавшееся консульство и ревом возмущения и/или баснословной взяткой заставить их исправить на «женат» и «замужем» – раз и навсегда.

«Я хорошая, хорошая девочка. Вот ее коробочка с пастелью. С твоей стороны было очень любезно и в то же время мило пригласить ее на следующий уик-энд. По-моему, она любит тебя еще безумнее, чем меня, бедная тушка. Демон раздобыл их в Штрасбурге. В конце концов, она теперь полудевственница —»

«Слыхал, что ты с папой —», сказал Ван, но начало новой темы тут же оборвалось.

«– так что мы не должны больше тревожиться оттого, что она станет свидетелем наших ébats (произнося первую гласную à la Russe, с нарочитым, торжествующим вызовом, за что хвалят и мою прозу).

«Ты изображаешь пуму, – сказал он, – а она – блестяще! – мою любимую viola sordina. Между прочим, она первоклассная имитаторша, и если ты еще лучше —»

«Поговорим о моих талантах и трюках в другой раз, – сказала Ада. – Это болезненная тема. А теперь давай посмотрим эти снимки».

7

В один из дней ардисовского прозябания ее посетил сильно переменившийся и раздавшийся Ким Богарне. Под мышкой он держал альбом в оранжево-коричневом тканевом переплете, грязноватый оттенок, Аде никогда не нравился. За прошедшие два или три года, которые она его не видела, легконогий худощавый юнец с желтоватым лицом превратился в смуглого великана, напоминающего янычара из экзотической оперы, с топотом выходящего на сцену, чтобы объявить о вражеском вторжении или совершенной казни. Дядя Дан, которого красивая и надменная сиделка как раз выкатила в сад, где падали медные и кроваво-красные листья, громко потребовал, чтобы ему дали эту большую книгу, на что Ким сказал: «Может быть, позже», и присоединился к Аде в том углу холла, в котором принимали посетителей.