Столь же небрежным тоном Ван сказал: «Дорогая, ты слишком много куришь, мой живот усыпан твоим пеплом. Полагаю, Бутейану известен точный адрес профессора Богарне в Афинах его Изобразительных Искусств?»
«Ты не станешь его убивать, – сказала Ада. – Он ненормален, он, возможно, склонен к шантажу, но в его пачкотне есть истошный стон искалеченного искусства. К тому же это единственная по-настоящему грязная страница. И давай не будем забывать, что восьмилетняя медноголовка тоже устраивала засады в кустах».
«Искусство, my
«О да, напиши! – сказала Ада, пролистывая еще один омерзительный ракурс – судя по всему, через дыру в досках чердака. – Смотри, а это наш островок Калифа!»
«Не хочу я больше смотреть. Боюсь, ты находишь эту гнусность возбуждающей. Иные болваны распаляются от авто-мото-бикини комиксов».
«Пожалуйста, Ван, взгляни! Вот наши ивы, помнишь?»
«Единственный цветной снимок из всех. Ивы кажутся покрытыми зеленью, потому что сами ветви зеленоватые, но на деле они здесь голые, снято ранней весной, и сквозь заросли камыша можно разглядеть нашу красную лодку Souvenance. Ну вот и последняя – Кимовский апофеоз Ардиса».
Служащие в полном составе стояли несколькими рядами на ступенях колонного крыльца позади Президента банка баронессы Вин и Вице-президента Иды Ларивьер. По обе стороны от названных особ располагались две самые хорошенькие машинистки – Бланш де ла Турбери (воздушная, заплаканная, исключительно прелестная) и чернокожая девушка, нанятая за несколько дней до отъезда Вана помогать Франш, довольно угрюмо возвышавшейся над ней во втором ряду, точкой фокуса которого был Бутейан, все еще в costume sport, в котором он правил автомобилем, когда отвозил Вана