«Это не астматичный ли Джонс во втором ряду? Мне всегда нравился этот старик».
«Нет, – ответила Ада, – это Прайс. Джонс появился четыре года спустя. Теперь он видный полицейский служащий в Нижней Ладоре. Что ж, вот и все».
Ван невозмутимо вернулся к ивам и сказал:
«Все снимки в альбоме, кроме этого, были сделаны в 1884 году. Я ни разу не катал тебя в лодке по Ладоре ранней весной. Приятно отметить, что ты не утратила своей замечательной способности густо краснеть».
«Это
«Дорогуша, – сказал Ван, – вырван весь 1888 год. Не нужно быть сыщиком из уголовного романа, чтобы заметить, что в альбоме не хватает по крайней мере столько же страниц, сколько в нем осталось.
«Я сама уничтожила 1888 год, – горделиво призналась Ада, – но клянусь, торжественно клянусь, что твидовый человек за спиной Бланш на снимке с колоннами был и остается совершенно неведомым мне чужаком».
«К счастью для него, – заметил Ван. – Собственно, это не важно. Изгажено и оболгано все наше прошлое. Пожалуй, я не стану писать эту семейную хронику. Кстати, а где теперь моя бедная малышка Бланш?»
«О, на ее счет можешь не волноваться. Куда ж она денется. Знаешь, она вернулась после того, как ты ее похитил. Вышла за нашего русского кучера, того самого, который сменил Бенгальского Бена, как его называли слуги».
«А, вот как? Это мило. Мадам Трофим Фартуков. Никогда бы не подумал».
«У них родился слепой ребенок», сказала Ада.
«Любовь слепа», отозвался Ван.
«Она говорила мне, что ты пытался ее соблазнить в первое же утро после приезда в Ардис».
«Кимом не задокументировано, – сказал Ван. – Их ребеночек так и
«Ох, да, малыш неизлечим. Но говоря о любви и связанных с нею мифах, сознаешь ли ты – поскольку я не сознавала, пока не поговорила с Бланш года два тому назад, – что люди, ставшие свидетелями нашего романа, отличались острым зрением? Оставим Кима, он всего лишь непременный клоун представления, но понимаешь ли ты, что вокруг нас с тобой, пока мы играли и тешили друг друга, росла настоящая легенда?»