«Скажи-ка, Вин, – послышался гнусавый шепот у него за спиной (кругом было полно развратников), – тебе ведь и одной хватит, а?»
Ван повернулся, готовый наброситься на хама, но то была всего лишь Флора, ужасная задира, виртуозно имитирующая чужие голоса. Он хотел было сунуть ей банкноту, но она унеслась, сверкнув браслетами на запястьях и звездами на груди в знак нежного прощания.
Как только Эдмунд (а не Эдмонд, которого по соображениям безопасности – он знал Аду – пришлось отправить обратно в Кингстон) доставил их домой, Ада надула щеки, сделала большие глаза и ушла в ванную Вана. Собственную уборную она предоставила нетвердо ступавшей гостье. В географической точке, расположенной чуть ближе к старшей девушке, Ван воспользовался для непрерывного излияния удобствами тесного vessie (канадийский термин от W.C.), смежного с его гардеробной. Он снял смокинг и галстук, расстегнул воротник шелковой рубашки и замер в мужественном раздумье: Ада, отделенная их спальней и гостиной, наполняла ванну; слышанный в ресторане гитарный ритм акватически приноравливался к глухому шуму воды (тот редкий момент, когда ему вспомнилась она и ее совсем разумные слова в последнем санатории в Агавии).
Он облизнул губы, прочистил горло и, решив убить двух дубоносов одной еловой шишкой, прошел через boudery и manger зал (нам всегда на язык просится канадийский, когда мы haut) в другую, южную, оконечность квартиры. В гостевой спальне Люсетта, стоя к нему спиной, натягивала через голову бледно-зеленую ночную рубашку. Ее узкие бедра были обнажены, и нашего законченного распутника не могла не тронуть идеальная симметрия двух изящных ямочек в крестцовой области красы, которые отличают лишь безупречно сложенных юных особ. О, они были даже совершеннее Адиных! К счастью, она обернулась, приглаживая растрепавшиеся рыжие локоны, и подол ее сорочки упал до колен.
«Дорогая моя, – сказал Ван, – не поможешь мне? Она упомянула своего валентинианца эстансьеро, но имя вылетело из головы, а спрашивать у нее не хочу».
«Как же, – ответила лояльная Люсетта, – ничего она не упоминала, так что вылетать нечему. Нет уж, я не стану так поступать с твоей и моей душенькой, потому что мы знаем, что ты можешь попасть из пистолета в замочную скважину».
«Прошу тебя, лисичка! В награду получишь редкостный поцелуй».
«Ох, Ван, – сказала она, глубоко вздохнув. – Обещаешь, что не скажешь ей, что узнал от меня?»
«Обещаю. Нет-нет-нет, – начал он скороговоркой на русский манер, когда она, поддавшись любовному порыву, собралась прижаться к нему животиком. – Никак-с нет: ни губ, ни надгубия, ни кончика носа, ни заплаканных глаз. Подмышка лисички – и только – если – (отступает в притворной нерешительности) – а ты вообще