«Книга Джека Чуза, безусловно, весьма занимательна, особенно тот отрывок о яблоках и диарее, а также выдержки из Венерианской “Розовой Книги” (Юзлик скосил глаза в сторону в показном усилии припомнить эти частности, после чего поклонился в преувеличенном выражении своего уважения предмету их общей памяти), – но шельмецу никогда не следовало ни разглашать мое имя, ни коверкать мой теспионим».

Во время этого удручающего ужина, оживленного лишь шарлоткой да пятью бутылками Моэта, из которых Ван выпил больше трех, он избегал смотреть на ту часть Ады, которая называется «лицом» – живую, божественную и таинственно волнующую часть, которая в этой важнейшей форме редко встречается у людей (одутловатые и бородавчатые маски не в счет). В то же время Ада не могла удержаться от того, чтобы ежеминутно не обращать на него своих темных глаз, как будто с каждым взглядом она восстанавливала равновесие; но когда вся компания переместилась обратно в салон и допила там кофе, Ван, чьи points de repère после ухода трех кинематографистов резко сократились, начал испытывать трудности с фокусировкой.

Андрей. Адочка, душка, разскажи же про ранчо, про скотъ, ему же любопытно.

Ада (какъ бы очнувшись). О чемъ ты?

Андрей. Я говорю, разскажи ему про твое житье-бытье. Авось заглянетъ къ намъ.

Ада. Оставь, что тамъ интереснаго?

Даша (повернувшись къ Ивану). Не слушайте ее. Масса интереснаго. Дѣло брата огромное, волнующѣе дѣло, требующѣе не меньше труда, чѣмъ ученая диссертацiя. Наши сельскохозяйственныя машины и ихъ тѣни – это цѣлая коллекцiя предметовъ модерной скульптуры и живописи, которую вы, полагаю, любите такъ же сильно, какъ и я.

Иван (к Андрею). Я не смыслю в сельском хозяйстве ни аза, но все равно премного благодарен.

(Пауза.)