Состав и задачи нашего комментария определяются особенностями романа и переводным характером комментируемого текста. Они рассчитаны на подготовленного читателя, знающего основные произведения Набокова и канву его биографии. Следуя повествовательной стратегии Набокова (выдержанной и в примечаниях Дамор-Блока, к которым читателю следует обращаться перед тем, как искать справку в нашем комментарии), предполагающей постепенное обнаружение завуалированных деталей и отсылок при перечитывании романа, мы не комментируем многие автоаллюзии, особенно те, которые связаны с его опубликованными русскими сочинениями. Как уже было сказано, «Ада» – самый литературоцентричный роман Набокова, вопросы формы выступают в нем на первый план, и потому реальный комментарий неизбежно оказывается вспомогательным по отношению к историко-литературному, назначение которого состоит в раскрытии художественных особенностей произведения, его источников, приемов, игры слов, объектов пародий и т. п. Ни в отношении реального комментария, ни в отношении историко-литературного, наши пояснения не претендуют на исчерпывающую полноту.
Перевод выполнен по изданию: Vladimir Nabokov. Novels 1969–1974 / Ed. by B. Boyd. N.Y.: The Library of America, 1996.
Генезис
Первые попытки литературной обработки темы двоемирия и создания романтической фантазии о прекрасной, обманчиво-благополучной и недоступной планете-близнеце относятся к крымскому периоду Набокова, сочинявшего в то время преимущественно лирические стихи. Б. Бойд обратил внимание на два архивных сочинения Набокова, поэтическое и прозаическое. Первое он обнаружил в рабочей тетради Набокова 1918 г. (
Звезда
Звезда
В другой тетради 1918 г., озаглавленной «Стихи и схемы» и хранящейся в вашингтонском архиве Набокова (
Моя любимая звезда замерцала на лиловеющем востоке. Полный любовной печали, полный отвращения к темному и шумному миру, – я к ней воззвал. Я поведал ей свою тоску. Я называл ее чистой девушкой, несравненным алмазом, солнцем для бессонных. Много еще сравнений придумал я, но ни одно – казалось мне – не могло достаточно ярко определить сладостно-холодный блеск маленькой, далекой планеты. Долго я льстил ей, долго блуждал я по тропинкам сада, и ничего – ни жемчужные дуги плещущих фонтанов, ни красные розы, казавшиеся черными в лунной мгле, ни кипарисы, ни дальние горы, ни даже та, которую я безнадежно любил, – ничего не было прекраснее ее. И вдруг она заговорила. Это было, вероятно, сном. Усталый, измученный скорбью молодости, я, быть может, задремал на мраморной ступени. Но я совсем ясно слышал шепот с неба, шепот, похожий на серебристый плеск ручья. «Глупенький человек! – нежно сказала звезда. – Чем ты восхищаешься? Ведь я тоже мир, не такой, как тот, в котором ты живешь, но тоже темный и шумный. В нем много печального и грубого, и – если хочешь знать – в этот самый миг один из обитателей моих – поэт, как и ты – смотрит на ту звезду, которую ты называешь “Землей”, и шепчет ей: “О чистая, о прекрасная!”»