Светлый фон
Черный Миллер англ.

С. 440. Жена брюхата, вот судьбина! <…> В большую печь – побольше дров. – В оригинале следующие строчки: «My spouse is thicker, I am leaner. / Again it comes, a new bambino. / You must be good like I am good. / Her stove is big and wants more wood» («Моя супруга стала толще, я стройнее. / Он снова грядет, новый бамбино. / Ты должен быть таким же хорошим, как я. / У нее большая печь, и ей нужно больше дров»).

Жена брюхата, вот судьбина! <…> В большую печь – побольше дров.

С. 443. …изображая Бориса Годунова, разразился <…> черными, как вакса, слезами, перед тем как скатиться по ступеням бурлескного престола… – Ср. слова придворного в «Борисе Годунове» (1825) Пушкина: «На троне он сидел и вдруг упал – / Кровь хлынула из уст и из ушей». В предсмертной речи Годунов наставляет сына: «О, милый сын, ты входишь в те лета, / Когда нам кровь волнует женский лик. / Храни, храни святую чистоту / Невинности и гордую стыдливость: / Кто чувствами в порочных наслажденьях / В младые дни привыкнул утопать, / Тот, возмужав, угрюм и кровожаден, / И ум его безвременно темнеет. <…> Ты муж и царь; люби свою сестру, / Ты ей один хранитель остаешься». Проводя линию от Демона Вина к Годунову и от Вана к царевичу, Набоков, по-видимому, хотел обратить внимание читателя на эти последние слова о сестре.

…изображая Бориса Годунова, разразился <…> черными, как вакса, слезами, перед тем как скатиться по ступеням бурлескного престола…

Здесь продолжается тема сценических интерпретаций произведений Пушкина, в том числе музыкальных, среди которых Набоков выделял оперу М. П. Мусоргского «Борис Годунов» (первая постановка 1874). В неопубликованном берлинском докладе 1928 г. «Об опере» Набоков заметил следующее: «Резвое воображение найдет некоторое удовольствие в картине такого рода – страна, где все книги написаны поэтами и <где> прикащики в магазинах отвечают арией на арию покупателя. Вот мне и кажется, что опера, будучи совсем естественно<й> в своих зачатках, – мы каждый день видим на улице, на ниве, в кабаке маленькую оперу, – является естественной и в своем дальнейшем развитии, – постольк<у>, поскольк<у> она дает нам картину того, как люди выражали бы свои чувства, если бы они всегда – а не только на работе или в ванне – распевали бы. И если соответствие, гармония между обстановкой и песней всегда соблюдены в обиходной жизни, то гармония эта должна существовать и в опере, – и только когда эта гармония соблюдена, опера прекрасна. Прекрасны в этом смысле “Пеллеас и Мелизанда” <Дебюсси>, “Борис Годунов” и отчасти “Кармен”» (BCA / Manuscript box 1).