Мэл обмерла от ужаса. Делиться своей кровью нужно не только с благими намерениями, но и с благими мыслями. «Любовь лечит, а ненависть убивает», — вот какое послание оставила ей в наследство бабушка. А о чем она думала сегодня? О Гидеоне, о погибшем принце, о несправедливости жизни. Что, если ее дурные мысли…

Амелия бросилась к скорчившемуся на полу мужчине и снова замерла на расстоянии шага. Нет, это был не сердечный приступ, и не предсмертная судорога свела его тело. Аура! Мертвая, блеклая аура сияла, наливаясь ярко-красным магическим цветом.

Слишком резко, поняла Мэл. Обрадовавшись эффективности лечения, она добавила в питье двойную порцию крови, и поврежденный магический резерв среагировал.

Амелия рухнула на колени рядом, коснулась плеча, попытавшись заглянуть в искаженное гримасой боли лицо.

— Рэйм. Ты слышишь меня?! Что ты чувствуешь? Говори!

Аура мощного боевика не просто сияла, как должна была по своей природе, она словно пульсировала, наливалась алым и гасла, чтобы мгновенно вспыхнуть вновь.

Место разрыва в районе колена мигало особенно ярко и быстро, заметно выбиваясь из общего движения ауры. И, вероятно, именно этот дисбаланс вызвал такую реакцию.

— Все… горит… Руки… — выдохнул Монтегрейн сквозь крепко сжатые зубы, все ещё не в силах разогнуться или хотя бы нормально дышать. Его тело сотрясала крупная дрожь, на лбу выступила испарина.

Боги, что она наделала?

И как теперь это исправить?!

Росток!

Больше Мэл не думала, действовала скорее инстинктивно. Подползла на коленях ближе и обняла, обвила своими руками поверх его собственных, судорожно стиснутых. Прижалась так крепко, как только могла.

Росток…

Попыталась сделать то, что делала в саду. Найти в своей душе островок гармонии и тепла, направить силу в ладони, поделиться.

Кажется, она заплакала. Не поняла как и в какой момент — ощутила лишь соленый привкус на губах и влагу на своих щеках. Уткнулась лицом в чужое крепкое плечо. И делилась всем, что у нее было, делилась как могла.

Тот росток в саду вымахал уже в настоящее здоровое растение и обзавелся собирающимся раскрыться бутоном…

Любовь лечит, а ненависть убивает…

А в ней так много нерастраченной любви — целый океан, спрятанный под коркой боли и отчаяния. Но она есть, потому что за месяц, проведенный в этом доме, корка боли истончилась и стала совсем прозрачной, показав то, что под ней.

И Амелия представила себе этот океан, скованный под толщей льда, — весной…

Почувствовав, что тело, которое она так крепко обнимает, больше не сотрясает безумная дрожь, Мэл открыла глаза, прищурилась, чтобы рассмотреть ауру, — та снова потускнела и перестала так неистово мерцать, однако в ней по-прежнему остались беспрестанно кружащиеся, словно испуганные рыбы в тесном аквариуме, красные всполохи.