Проглотив комок в горле, девушка заметила, как Калеб сделал неуверенный шаг, и прокричала несколько поддразнивающих слов поддержки. Он застонал и изобрел новое ругательство, вызвав у медсестры приступ хихиканья.

Наблюдая за Данте, опирающимся на изголовье ее кровати и погруженным в свои мысли, Алесса заставила жар в горле утихнуть.

Он был жив.

Она не могла к нему прикоснуться – по крайней мере, временно, – но он был жив.

Только это и имело значение.

Медсестра что-то сказала Данте, и он покачал головой, стиснув зубы.

Алесса поймала взгляд Калеба, и тот прикрыл лоб тыльной стороной ладони, изображая преувеличенный обморок.

– Смилуйся! Сестра, этот гиотте пытается меня убить! Дай мне передохнуть, зверюга!

Данте спрятал полуулыбку, когда Калеб принял помощь медсестры и, прихрамывая, вышел из палаты.

Он опустился на диван с гримасой боли и откинул голову на спинку со вздохом облегчения.

– Могу я тебе что-нибудь принести? – спросила Алесса.

– Нет, просто иди сюда, – пробормотал Данте. – Обещаю, буду держать руки при себе.

Алесса проверила, чтобы между ее перчатками и рукавами не торчало кожи, и после этого подошла.

– Я это уже слышала.

Когда она проходила мимо открытых балконных дверей, толпа внизу весело заголосила. Люди ежедневно собирались на площади, надеясь мельком увидеть своих спасителей на балконе, поэтому Алесса заставляла себя выходить к ним каждым утром и вечером, в то время как Калеб радовался и настаивал, чтобы его чаще подкатывали к окну и он мог помахать своим сторонникам.

Данте всегда отказывался. Он не понимал, каково это – быть прославленным или любимым. Еще один момент, который требует времени.

Она свернулась калачиком рядом с ним, заметив под его глазами залегшие от усталости темные круги.

– Тебе снова приснился сон.

На его лицо опустилась тень.

– Я не уверен, что это сны.