Чуть не истек кровью по дороге, но к восходу солнца – или закату, она, честно говоря, потерялась во времени, – ей сказали, что он стабилен.

Стабилен.

Алесса никогда не забудет звуки и запахи раненых и умирающих солдат. Ее битва войдет в историю как одна из самых коротких, но с довольно-таки колоссальными потерями, – но раненые были слишком растеряны от боли, чтобы заботиться о своем месте в истории.

Алесса пыталась сесть рядом с Данте, но он постоянно открывал глаза, бормотал что-то о говорящих тенях и воспоминаниях из будущего, казался настолько расстроенным ее непониманием, что, когда медсестра предложила ей уйти, чтобы он отдохнул, она послушалась.

Страдал не только Данте. Алесса обходила бескрайние ряды раненых солдат, останавливаясь, чтобы выразить благодарность и выслушать их молитвы, после чего разносила воду, бульон и бинты. Звала лекарей, если возникало чувство, что пострадавших можно спасти, и принимала последние слова, если других вариантов не оставалось.

Она уже начала думать, что разучилась молиться, но молилась с сотнями, и каждое ее слово было искренним.

«Защити их, Богиня, проводи домой в целости и сохранности. При жизни смертной или в покое вечном неси их в объятиях своих нежных и освещай любовью путь».

Финестра выполнила свой долг, а они выполнили свой.

Несмотря на потрясенные лица, Алесса старалась быть полезной любым возможным способом, пока час тянулся за часом.

Она промокала лоб солдата влажной тряпкой, когда ее окликнул тихий голос.

– Вы кому-то нужны в отделении интенсивной терапии, – произнесла медсестра, которая выглядела недостаточно взрослой для такой ответственной задачи.

Алесса поспешила в зону, отведенную для самых тяжелых случаев, пока ее сердце билось где-то в горле. Раны Данте были невероятно ужасными, но она видела, как он исцелялся…

– Адрик? – удивилась она, пораженная видом курчавой белокурой головы рядом с кроватью Данте.

Адрик находился поблизости и ухаживал за больными. Он работал помощником аптекаря. И являлся ее братом. Конечно, он пришел бы.

Адрик поднялся.

– Я принес лучшие имеющиеся обезболивающие, но он не примет их, пока не поговорит с тобой.

Данте лежал с открытыми глазами, но он смотрел в небо, а не на нее. Его лицо побледнело, челюсть была стиснута, а руки – сжаты в кулаки.

Он моргнул, и девушка выдохнула.