– Анна, не время для слез, – сказал Киллиан, – помоги Ноа закончить нашу миссию, – мужчина протянул руку, но будто натолкнулся на прозрачную стену.

Увидев это, Анна стала всхлипывать еще сильнее. Стараясь не обращать внимания на плач дочери, Киллиан продолжил:

– Ноа, встань во главе Эрмандада и борись яростно и беспощадно. Мы все хотим свободы и избавления от рабства. И защити тех, кого защищал я.

Ноа ничего не ответил, и тогда Киллиан обернулся, взглянув на мертвый город, ожидающий его.

– Прощайте, Анна, Ноа, – сказал Киллиан и побрел прочь.

Анна не перестала всхлипывать. И когда она подняла на него свои заплаканные серые глаза, Ноа не увидел в них ничего, кроме ненависти. Горный ветер трепал ее короткие черные волосы, и они липли к влажным от слез щекам. Анна выглядела такой решительной и такой отчаянной, но Ноа не боялся ее гнева. Он сделал так, как считал нужным. И вспоминая слова самого Киллиана о том, что в нужный момент судьба и сердце подскажут, что ему делать, ему подумалось, что он поступил правильно.

Жизнь за жизнь – это не равноценный обмен, а продолжение длинного кровавого пути из ненависти, которому нет ни конца, ни края.

– Я никогда тебя не прощу, – прошипела Анна. – Ты будешь лидером Эрмандада, но моим никогда!

Ноа стойко выдержал ее взгляд, сам не зная как. Возможно, теперь он был как никогда спокоен, отпустив свою ненависть и жажду мести, когда наконец-то появилась надежда на что-то светлое и действительно важное. Когда впервые появился путь к будущему, к которому стоило идти.

– А я и не прошу об этом, – ответил Ноа.

Он отвернулся от Анны и двинулся прочь, назад к норе Маркуса. Нужно возвращаться в дом Скуггена.

Эпилог

Эпилог

Кристиан лениво потягивал вино, когда в его дверь постучали. На пороге комнаты появился слуга, одетый в причудливую коричневую ливрею с золотыми позументами. Кристиан не был ему рад, ведь этот визит мог означать лишь одно:

– Лорд-протектор ждет Вас у себя в кабинете, – произнес лакей и притворной учтивостью.

Вся прислуга боготворила Алму Нова и со снисхождением смотрела на его нерадивого сына. Они не показывали этого в открытую, но Кристиан чувствовал к себе другое отношение с малых лет. И сейчас был не против этого. Уж пусть лучше считают его местным пьяницей и дураком, чем заподозрят в государственной измене.

Кристиан отставил бокал в сторону и поднялся с кресла. Идти к отцу за очередной порцией упреков не хотелось. Но, если тебя вызывает самый главный человек во всем государстве, отказаться нельзя, даже если вы с ним в близком родстве.