Затем, склонив голову, старуха сделала жест рукой и улыбнулась той улыбкой, которая делала её похожей на смесь бабушки и аллигатора.

— Думай об этом так, будто тебя освободили для нового задания, — спокойно сказала она, дотрагиваясь до моей головы и поглядывая на свои машины. — Думай об этом, как о последнем подарке Братству, что любит тебя. Покинь эту жизнь, зная, что ты поистине отдал всё, что у тебя было, брат Куэй, ради нашего прославленного дела… и что мы ждём тебя в твоей следующей жизни, в твоём следующем путешествии.

Я силился заговорить.

Я хотел заговорить.

Но уже не мог.

Я мог лишь смотреть на неё, чувствуя, как умираю.

Она, прищурившись, смотрела на какие-то показания прибора, которые я не мог видеть, хотя своим светом ощущал некоторые части.

— Твой aleimi очень красив, брат… как и твоё тело. Я не могу не сделать тебе комплимент. Наш слуга найдёт тебе хорошее применение, уверяю тебя.

Забормотав себе под нос, она кисло добавила:

— …при условии, что он не убьёт это так же быстро, как предыдущее.

Я подозревал, что не должен был услышать последнюю часть.

Но я услышал это, отделяясь.

Мой разум серел, уходя назад, отстраняясь в бескрайнюю бездну.

Я боролся. Я боролся так сильно, как только мог, кричал…

Как и с оковами, это ничего не дало. Вообще никакого результата.

Мои крики ни до кого не донеслись, ибо не было никого, кого я любил бы… никого, кто любил бы меня. Они звучали лишь во тьме моего разума, в холодных пространствах Барьера, безмолвные в моих последних хриплых вдохах. Перед моими глазами замелькали образы.

Веки сделались слишком тяжёлыми, чтобы держать их открытыми, и те образы стали отчётливее.

Серебристая пирамида, вращающаяся во тьме.

Я видел там существ, привязанных к той пирамиде металлическими цепями и кричавших.