Умерла. Ещё в полете. Или в момент падения.

Я не жива.

А боль — я просто её помню. Мозг всё ещё функционирует, хотя сердце и остановилось. Внутренние системы моего тела отключились, но мозг ещё не успел. Потому что всегда перестаёт работать последним, пока нейроны и некоторые отделы продолжали активность, погибая медленнее. Значит, вот, что мы видим последним, когда умираем — слёзы близких, горечь их утраты и скорбь в выражениях лиц. Всё ещё видим это, когда наша грудь уже не вздымается, а кровь замерла в венах. Мы уже не живы, но ещё недолго всё понимаем. И за всем наблюдаем. Мы всё ещё рядом, когда они думают, что нас уже нет.

Ян молчит. Он лишь мягко проводит ладонью по моим ключицам, у основания шеи, и моя призрачная боль стихает, почти полностью. Будто стирается воспоминание о ней, и остаётся лишь малая часть. Не знаю, почему он это делает, не знаю, действительно ли понимает, что я всё ещё здесь и что мне это необходимо.

Мокрые дорожки слёз стекают по щекам Валентины. За её спиной появляется Гай, целый и невредимый. Я могу больше не волноваться за него. Утро ещё не пришло, битва разворачивается прямо возле нас, и вдруг возникает голос, слишком знакомый. Хриплый и низкий, который я больше не ожидала услышать. Это Велес. Он тоже здесь. Видит меня, точнее моё бездыханное тело, распростёртое на коленях у Яна. Мёртвое. Видит волков, подбирающихся, ещё не обращённых навечно в человеческие образы, не скованных из-за луны, которую пока не стёр рассвет. Его густые брови плотно сведены на переносице, выражение лица сурово, он что-то говорит, разочарованно качает головой, и до меня уже не доносится потерянный смысл.

— Была не была! — с интонацией решительности и в то же время яркого гнева восклицает он. Затем стучит о каменную плитку посохом, и столбы ослепляющего света извергаются при соприкосновении его с поверхностью земли.

Он вмешивается в эту войну, чего никогда не собирался делать, отгоняя от нас на метры, десятки метров оборотней, разделяя, словно чертой, их и нас. Кусок набережной становится подобием островка безопасности, всё рядом теперь не алое от огня, а серое, потухающее. Над небом медленнее, чем хотелось бы, развеивается ночь, и луна всё ещё ярка, а Ян всё смотрит на меня неотрывно, на то, какая я нерушимая, какая бесконечно бездвижная. И под плач Валентины, который на последок удивляет меня, который является полностью бессмысленным, ведь смерть не страшит меня, ведь смерть — не конец, под шёпот Александры, возникающей рядом, под молчание Гая, которое громче крика, Ян склоняется надо мной и шепчет: