Иногда всплывали женские лица, иногда мужские… детских не было. Хосе не знал, что его продали родители. Не помнил.

Он не помнил, что родился калекой, у которого был горб, он не помнил, что мог передвигаться только в тележке с колесами, не помнил, как просил милостыню, чтобы хоть как-то отработать затраты на себя… ну не получалось у него овладеть ремеслом. Горб был уж очень неудачным…

Стоять Хосе толком не мог, так, пару минут, ходить тоже, ноги у него вообще были сухие, как палки, и почти неразвитые… брату Тома было интересно попробовать. Получится ли что-то исправить с таким материалом?

И он заплатил хорошие деньги семье Хосе, чтобы те не искали сына.

Можно бы и просто украсть, но что-то человеческое было и в нем… пожалел Лагосов, наверное. Хотя Хосе и был для них обузой.

Хосе забрали, посадили в клетку и исправно подмешивали в еду необходимое зелье… в этот раз – от медведя. И постепенно…

Постепенно Хосе утрачивал все, что у него было.

Сначала лицо его стало похоже на медвежью морду, вытянулось вперед, покрылось шерстью, потом шерстью покрылось и остальное тело, Хосе встал на четвереньки, так передвигаться ему оказалось удобнее, и горб оказался почти в тему. Он не рассосался, он никуда не делся, но странным образом сделал мужчину еще мощнее, еще страшнее, словно навис над мордой, добавил силы и тяжести…[34]

Потом ногти стали расти так, что уже походили на когти, острые и длинные. А потом и память начала мутиться, сдавать свои позиции, и забывалось постепенно и горькое детство калеки, и семья, которая смотрела с жалостью и брезгливостью, и жизнь впроголодь… это забывалось даже с удовольствием.

А вот имя…

Хосе казалось, что нельзя его забывать. Что исчезнет что-то очень важное, может быть, он сам? Что не будет… чего?

Он не смог бы ответить на этот вопрос. Но и в его жизни было что-то хорошее. К примеру, соседская девчушка, дочка зеленщика… она не знала про его любовь, не видела, какими глазами смотрит на нее Хосе, она просто была добрая и искренняя. И улыбалась ему от всей души.

А почему бы и не улыбнуться хорошему человеку? И не помочь, если можно?

Или мамина забота. Она была в раннем детстве, до того, как мама сгорела в несколько месяцев, измученная родами и тяжелой работой, но она ведь была! И вот эти крупицы тепла и искорки человечности не давали Хосе окончательно превратиться в зверя.

Они тянули назад, они звали… куда?

Телом он все больше походил на медведя, раздался в плечах, стал намного тяжелее, он спал на полу и ел из миски, повиновался командам и свирепо рычал, рвал когтями и зубами тех, кого выставляли против него на арене… да-да, и такое тоже было. Иногда подопытных стравливали друг с другом, если образец оказался неудачным. Чего ему просто так пропадать-то?