В груди запульсировало, шрам Киары пробудился. Вопреки всему я надеялся, молился, что это признак того, что она еще жива. Я сдерживался, чтобы не потянуться к нему, зная, что Исайя может увидеть.

– Ты мне не брат, – возразил я, горечь пропитывала каждый слог.

От плеч и шеи Исайи потянулись тени, поднимаясь в воздух и образуя крылья. Они напоминали те, что вырастали у Киары, но если ее крылья мерцали серебром, то его ужасали своими размерами, а шершавая поверхность была лишена всякого света.

Мое собственное пламя с шумом распростерлось за спиной и поднялось высоко вверх, а излучаемое им сияние залило все вокруг золотом. Даже когда над головой запульсировала луна – реагируя на магию Исайи, – моя сила успокаивала меня, физически напоминая о том, что я уже не тот беспомощный мальчик, которым Исайя манипулировал годами.

Мы стояли друг напротив друга, огонь и тьма, подлинная сущность тьмы, и мое сердце раскололось надвое. На протяжении долгих лет Исайя был единственным светлым пятном в моей жизни. Без него я бы давно сломался.

От меня не ускользнула ирония.

– Я вижу твое нежелание, дорогой мальчик, твои сомнения, и это греет мне душу. – Тени Исайи осели, по-змеиному обвившись вокруг его шеи. – Если бы только тебе не нужно было умирать. Но я обещаю, что постараюсь сделать все быстро, если ты позволишь. Я увековечу твое имя, и ты будешь жить в моем сердце еще долго после того, как твое тело умрет. Я обещаю.

Он атаковал так быстро, так внезапно, что я не успел среагировать.

Чернота, вырвавшаяся из рук Исайи, отправила меня в полет через поляну. Я больно ударился о землю, приземлившись на правую руку. Закашлявшись, принялся сплевывать пар и черную вязкую жидкость. Она стекала с моих губ на землю, превращаясь в сажу.

Мне следовало напасть, когда у меня имелся шанс, но я, точно сентиментальный дурак, колебался.

– Ну же, Джуд. Ты можешь лучше! Я учил тебя большему! Если не желаешь принять свою судьбу, то хотя бы попытайся дать мне отпор.

Я закрыл глаза, выталкивая его слова из головы. Вместо них сосредоточился на поразительном лице в золотом обрамлении. Шрам причинял боль, когда бесплотный образ Киары становился все четче, ее черты были мягкими и в то же время свирепыми. Губы, которые я пробовал на вкус и целовал, изгибались в робкой, лукавой улыбке. Глаза, которые всегда напоминали солнце из моих снов.

Положив руку на ноющий шрам, я поднялся. Борьба еще не окончена.

Прежде чем Исайя успел отпустить какую-нибудь бессмысленную насмешку, я выплеснул свою силу, подпитываемую не обидой или яростью, а тем, что пробуждала Киара. Эмоциями, которые я лелеял и желал сохранить в сердце до последнего вздоха.