Тесея держала в руках маску Кроличьей Невесты.

– Тесея! – вскричал Кочевник. – Ты королеву обокрала?! В нашем роду никогда воров не было! Головорезы, каторжники, трэллы – да, были, но никак не воры!

Тесея виновато втянула голову в плечи, не осмеливаясь даже посмотреть на меня, подошедшую к ее гамаку. Может быть, я и выглядела в тот момент сурово, сжимая зубы и пальцы в кулаки, но лишь потому, что боялась, а не злилась. Да и к тому же вовсе не за себя.

– Эй! – Подвинув в сторону Кочевника, надувшегося от гнева, я нежно потрепала Тесею по плечу. Маска лежала у нее на коленях. – Посмотри на меня, Тесея. Ты вытащила маску из моей походной сумки перед тем, как мы с Сильтаном пошли в лес колодец искать, да? – Она робко кивнула, с сомнением глядя на мою расцветшую улыбку. – Умно. Не возьми ты ее, не было бы у нас шанса Принца позвать. Ты молодец. Но… Почему? Что тобой двигало? Ты правда слышишь Кроличью Невесту, как слышала вой Госпожи?

Тесея кивнула опять, но уже не стыдливо, а облегченно. Значит, я права. Значит, и впрямь не люди избирают богов, а они избирают людей.

– Боги не умирают в привычном понимании этих слов, но жить перестают, – произнесла Волчья Госпожа то же, что сказала мне Хагалаз когда-то, и прошла к камину в дальней части комнаты. Остановившись возле мерно потрескивающего огня, Госпожа оперлась одной рукой на посох, а другую свесила вниз, к грудине подошедшей волчицы, так высоко задравшей к хозяйке голову, что они почти сравнялись в росте. – От людей после смерти кости остаются, а от сидов – лишь их вещи, которые вы, люди, называете реликвиями. Еще давно мы вчетвером дали друг другу гейсы не являть свои лики людям, дабы не прельститься почестями, не возомнить о себе невесть что, а заодно подготовиться, если кого-то из нас не станет. Маски – продолжение наше, семена, способные дать новый росток. Однако не каждая почва подойдет. Тесею влечет сейд, но она еще мала слишком, и потому ей сейчас ближе Кроличья Невеста, воплощение детства и добродетели, нежели я, зрелость и таинство. Она идеально подходит.

Кочевник демонстративно взвесил свой топор, явно собираясь поспорить с этим, но тут Госпожа вдруг погладила волчицу по морде и буквально сунула руку в ее открывшуюся пасть. Волчица послушно укусила, потянула… И ткань порвалась с характерным треском. Из рукава Госпожи вылезли шерстяные нити, которые она начала наматывать на кулак, пока не смотала целый пучок добротной пряжи.

Вёльвы часто пели во время ткачества, даже когда не взывали к сейду. Однако песнь Волчьей Госпожи, которую она вдруг завела тихо-тихо, принявшись повязывать пряжу на навершие своего посоха, как на веретено, была особенной. Она рассказывала об охотнике, много лет выслеживающим черную лисицу, успевшую постареть вместе с ним до того, как ему все-таки удалось загнать ее в силок. И слова, и история казались совершенно обычными, но голос Госпожи зачаровывал. Он менялся от ноты к ноте, расщеплялся под маской на части и звучал эхом – казалось, будто ее устами поют все вёльвы мира, и мертвые и живые.