Это было сокровеннее, чем поцелуй. Интимнее, чем тот вечер в пещере. Крепко, как наше с ним проклятье.

Мои губы оторвались от его руки с влажным хлюпающим звуком. Несколько капель скатились мимо рта, и я проследила взглядом за тем, как они падают на камни, шипят и прожигают их, оставляя темно-серые борозды. Совсем скоро они начнут прожигать изнутри и меня. Я испугалась: воспоминания о том, как мое тело выворачивало наизнанку подле хижины Хагалаз, были еще слишком свежи. Не находись я на грани отчаяния и смерти, то никогда бы не решилась пройти через это снова. К тому же вот вопрос: что давало вино Хагалаз такого, чего не давала чистая драконья кровь? Ускоряло превращение? Уменьшало боль? Или, может, уменьшало риск действительно сгореть?

Я отстранилась от Сола, прислушиваясь к покалыванию на языке, медленно стекающем вниз по горлу в желудок, а оттуда – к кончикам пальцев рук и ног. Не зная, как скоро за этим покалыванием последует боль и новая плоть, я сконцентрировалась на том, чтобы их сдержать.

Нужно дотянуть. Нужно терпеть.

– Поднимитесь с Сильтаном на вершину горы и ждите, пока не позову, – проговорила я. – Селен не должен понять, что вы здесь.

Я переступила порог комнаты, не оглядываясь, зная, что Солярис по-прежнему стоит там, зализывая укус, и с тревогой смотрит мне вслед. Обернусь – значит, попрощаюсь. А я не могла подвести его во второй раз и снова заставить смотреть, как что-то лишает меня жизни. Потому просьба держаться подальше, пока все не закончится, была оправдана вдвойне: так они с Сильтаном не увидят, если что-то все-таки пойдет не так.

Каждый шаг в сторону двери отзывался острой болью в солнечном сплетении, словно выпитая драконья кровь обрела форму, превратившись в клубок из ножей, и теперь резала внутренности, пытаясь прорваться. Я старалась концентрироваться на дыхании, отказываясь замечать, как ноют, трещат и сдвигаются ребра, готовые разойтись в стороны, чтобы пропустить наружу гребни. Челюсть заныла, стиснутая, и я потерла большим пальцем шерстяную нить на мизинце: сияние в той было таким тусклым, что едва угадывалось, но все равно работало. Я чувствовала, как нить успокаивает и вместе с тем толкает через край. Обволакивает разум, точно укутывает в лоскутное одеяло. Сквозь него Селен не видит и не слышит меня, а значит, не услышит и то, что я задумала, даже если попытается.

Пожалуйста, Хагалаз, если ты слышишь… Помоги мне дотерпеть!

– Селен, – позвала я, отодвинув трюмо и прильнув щекой к двери на уровне ручки, куда согнуться меня заставил очередной приступ боли, пронзившей грудину стрелой. – Селен, ты здесь?